Укридж и Ко - [29]

— Мисс Укридж это я, — сказала вторая дама. — Мисс Уотерсон, мистер Коркоран.

Это был шок. Но едва миг удивления миновал, на меня снизошло что-то вроде душевного спокойствия — впервые с той минуты, как я вошел в этот дом скользких ковров и презрительно-надменных дворецких. Каким-то образом Укридж внушил мне, что его тетка была воплощением сценической тетки — сплошной жесткий атлас и поднятые брови. А эта полпорция с кроткими голубыми глазами, казалось, была мне вполне по силам. Я не мог понять, почему Укриджу она внушала такой ужас.

— Надеюсь, вы не против, если мы побеседуем в присутствии мисс Уотерсон? — сказала моя гостеприимная хозяйка с чарующей улыбкой. — Она заглянула обсудить частности в организации бала Клуба Пера и Чернил, который мы намереваемся вскоре дать. Она будет тише мыши и не станет нас перебивать. Вы не возражаете?

— Нисколько, нисколько, — ответил я с присущим мне обаянием. Не будет преувеличением сказать, что в эту минуту меня переполняло снисходительное благодушие. — Нисколько, нисколько. О, нисколько.

— Прошу, садитесь.

— Благодарю вас, благодарю вас.

Ястребиха удалилась к окну, оставив нас тет-а-тет.

— Вот мы и устроились очень уютно, — сказала тетка Укриджа.

— Да-да, — согласился я. Черт подери. Эта женщина мне все больше нравилась.

— Скажите, мистер Коркоран, вы сотрудник редакции «Женской Сферы»? — осведомилась тетка Укриджа. — Это одна из любимейших моих газет. Я читаю ее каждую неделю.

— Внешний сотрудник…

— Как так — внешний?

— Ну, в редакции я не работаю, однако главный редактор иногда дает мне то или иное поручение.

— Ах, так! А кто сейчас там главный редактор?

Благодушия у меня поубавилось. Разумеется, она просто поддерживала разговор, стараясь, чтобы я почувствовал себя непринужденно, но все равно я предпочел бы, чтобы она прекратила засыпать меня вопросами. Я тщетно рылся в уме в поисках фамилии — любой фамилии, но, как всегда в подобных случаях, все английские фамилии вылетели у меня из памяти.

— Ну, конечно же! Я вспомнила! — к моему величайшему облегчению сказала тетка Укриджа. — Мистер Джевонс, не правда ли? Я познакомилась с ним на банкете.

— Джевонс, — пробулькал я. — Совершенно верно, Джевонс.

— Высокий, со светлыми усами.

— Относительно высокий, — уточнил я.

— И он послал вас проинтервьюировать меня?

— Да.

— Так о каком моем романе вы хотели бы поговорить со мной?

Меня охватило блаженное облегчение. Наконец я почувствовал под ногами твердую почву. И тут до меня внезапно дошло, что Укридж, верный себе, не потрудился сообщить мне название хотя бы одного ее романа.

— Э… о них обо всех, — поспешил я сказать.

— Ах, так! Вообще о моем литературном творчестве?

— Вот именно, — сказал я, испытывая к ней прямо-таки нежность.

Она откинулась в кресле, сложила кончики пальцев, и на ее лице появилось выражение милой задумчивости.

— Вы полагаете, читательницам «Женской Сферы» будет интересно узнать, какой из своих романов я предпочитаю остальным?

— Я в этом убежден.

— Разумеется, — сказала тетка Укриджа, — автору не просто ответить на подобный вопрос. Видите ли, бывают настроения, когда любимой кажется одна книга и почти сразу же — другая.

— О да, — ответил я. — О да.

— А какая из моих книг вам особенно нравится, мистер Коркоран?

Тут меня сковала беспомощность, как бывает в кошмарах. Из шести корзин шесть пекинесов не спускали с меня шесть пар немигающих глаз.

— Э… О, все они, — услышал я осипший голос. Предположительно мой голос, хотя я его не узнал.

— Это восхитительно, — сказала тетка Укриджа. — Нет, другого слова я не нахожу. Восхитительно! Два-три критика утверждали, будто мое творчество неровно. Так мило встретить кого-то, кто с ними не согласен. Сама я, пожалуй, предпочитаю «Сердце Аделаиды».

Я кивнул, одобряя этот взвешенный вывод. Мышцы, вздувшиеся горбом у меня на спине, начали расползаться по своим законным местам. Я обнаружил, что снова дышу.

— Да, — сказал я, задумчиво сдвигая брови. — Пожалуй, «Сердце Аделаиды» самый лучший ваш роман. В нем столько человечности! — добавил я для верности.

— Вы его читали, мистер Коркоран?

— О да!

— И он правда вам понравился?

— Чрезвычайно.

— А вы не думаете, что местами он излишне смел?

— Крайне несправедливый упрек! — Я нащупал верный путь. Не знаю почему, но я полагал, что ее романы того сорта, каким изобилуют библиотеки на курортах. Они же, очевидно, принадлежали к другому классу женских романов — тому, на который библиотеки накладывают запрет. — Конечно, он написан честно, бесстрашно и показывает жизнь такой, какая она есть, — продолжал я. — Но излишне смел? Нет-нет!

— А сцена в оранжерее?

— Лучшая в книге, — заявил я без колебаний.

На ее губах заиграла польщенная улыбка. Укридж был прав. Расхвалить ее книги — и малое дитя сможет есть из ее рук. Я поймал себя на сожалении, что не прочел эту вещицу, а потому не могу коснуться всяких частностей и сделать ее еще более счастливой.

— Я так рада, что он вам нравится, — сказала она. — Право, это большая поддержка.

— О нет, — скромно пробормотал я.

— О да. Потому что, видите ли, я только сейчас начала его писать. И сегодня утром завершила первую главу.