Укридж и Ко - [131]

— Закон не одобряет, когда ты изображаешь полицейских, а?

— Визжит от негодования.

— Ну, ну, ну, пожалуй, мне лучше дать деру, ты так считаешь?

— Именно.

— Ну, так я дам. Послушай, Укридж, старичок, — сказал Чокнутый, — ты можешь кое-что для меня сделать. Я запер обильное множество типчиков в гостиной, и буду тебе чрезвычайно обязан, если ты, когда я удалюсь, выпустишь их. Вот ключ. И кстати, ты утром вроде бы что-то говорил о том, что хочешь, чтобы я одолжил тебе денег или еще что-то?

— Говорил.

— Десятки хватит?

— Попробую обойтись.

— Вот, пожалуйста. И кстати о деньгах, — продолжал Чокнутый, — типчики выдвинули предложение подкупить меня, чтобы я их выпустил. Просто изнывали. Очень меня развеселили, должен признаться. Ну, доброй ночи, старина. Рад был тебя повидать. Как по-твоему, если меня остановит полицейский, мне это сойдет с рук, если я скажу, что направляюсь на маскарад?

— Попробовать можно.

— И попробую. А десятку я тебе дал? — сказал он.

— Нет.

— Так возьми. Спокойной ночи, старина. Спокойной ночи.

Я вернулся в сарайчик и сказал моей тетке, что настал момент сигать через садовую ограду. А она поблагодарила меня дрожащим голосом, и поцеловала, и сказала, что неверно судила обо мне. Затем она смылась, показав хорошую скорость, а я потопал к гостиной, на ходу с молниеносной быстротой разрабатывая планы и подходы. Упоминание Чокнутого о попытках узников в гостиной подкупить его очень меня вдохновило.

И, счастлив сказать, он меня не обманул. Я обнаружил, что они просто жаждут прийти к соглашению. Недолгие pourparlers,[22] и сделка была заключена. По стольку-то с головы. Деньги мне вручил величественный типус с белоснежными бакенбардами. Судя по его виду, он вполне мог подвизаться президентом Лиги по борьбе с азартными играми или какой-нибудь другой, столь же авторитетной, лиги. И можно не сомневаться, что во время своего бдения он частенько спрашивал себя, какой урожай ему предстоит пожать.

На боковом столике стояло шампанское. Когда они ушли все до единого, я подсел к нему и откупорил бутылку. Я чувствовал, что более чем заслужил глоток.

Укридж умолк и блаженно затянулся сигарой. Его лицо светилось глубоким и высокодуховным удовлетворением.

— Вот так, Корки. Вот почему я теперь способен накормить тебя в этом грабительском логове, не справляясь с цифрами в правой графе. Моя тетка не надышится на меня, и я снова балуемый гость в ее доме. Это обеспечивает мне базу и развязывает руки, пока я ищу, как с наибольшей выгодой использовать мой колоссальный капитал. Ибо он колоссален. Мне тяжко говорить тебе, старый конь, насколько именно. Это было бы нетактично. Ты молодой типчик, борющийся с нуждой и чувствующий себя на седьмом небе, если тебе удается отхватить тридцать шиллингов за статью в «Интересных заметках» о «Знаменитейших Любовниках в Истории» или за другую такую же чушь. И ты свалился бы в агонии, если бы узнал, в каких суммах я купаюсь. Ты кусал бы губы, впал бы в депрессию, набрался бы всевозможных подрывающих историю крамольных идей о несправедливом распределении богатства. И вскоре уже начал бы швыряться бомбами.

Я его успокоил:

— Не тревожься, я не завистлив. С меня достаточно сознания, что после вкушения всяких здешних яств счет оплатишь ты.

Возникла пауза. Я заметил, что за стеклами пенсне, надежно удерживаемого проволочками от шипучки, его глаза стали невинно-виноватыми.

— Я рад, что ты коснулся этой темы, Корки, — сказал он, — а то последние минуты я примеривался, как поставить тебя в известность. Мне крайне жаль, старый конь, но я только что обнаружил, что нечаянно оставил мои деньги дома. Боюсь, заплатить по счету придется тебе. Я верну тебе этот должок при следующей нашей встрече.

Десятина на благотворительность

Слухи, носившиеся из уст в уста по всему Лондону, что Стэнли Фиверстоунхо Укридж, сей вечно сидящий на мели муж гнева, расхаживает по столице с карманами, набитыми наличностью, были восприняты мною, когда я вернулся туда после отдыха, с глубоким скепсисом. Я насмешливо фыркнул, услышав эту дичайшую выдумку, хотя человек, которого я встретил, утверждал, что встретил кого-то еще, кто своими глазами видел при нем наличность. И только когда я столкнулся на Пиккадилли с нашим общим другом Джорджем Таппером, у меня возникло ощущение, что какая-то доля истины тут имеется.

— Укридж? — сказал Джордж Таппер. — Да, кажется, он наконец каким-то образом умудрился обзавестись кое-какими деньгами. И я тебе объясню, почему мне так кажется. Сегодня утром он зашел ко мне, когда я принимал ванну, а когда я вышел в гостиную, он уже ушел. Другими словами, он ушел, не попытавшись извлечь из меня даже полкроны, чего на памяти людской не случалось еще ни разу. Но я тороплюсь, — добавил Джордж, вид у которого, я заметил, был растерянный и встревоженный. — В полицейский участок. Меня ограбили.

— Не может быть!

— Да-да. Мне сейчас позвонили в клуб. Видимо, пропали костюм, шляпа, две рубашки, несколько носков, лиловый галстук и пара ботинок.

— Загадочно.

— Более чем. Ну, пока.

— Пока, — ответил я и отправился повидать Укриджа.

Он сидел в своей квартирке с ногами, закинутыми на каминную полку, с перекошенным, как обычно, пенсне и кружкой бодрящего пива в правой руке.