Укридж и Ко - [119]

Понимаешь, что произошло, Корки? Мне с самого начала следовало учесть в моих планах такую возможность. Но каким-то образом я упустил ее из вида. То есть против тренирования боксера в доме твоей тетки имеется одно возражение: там он неизбежно окажется в обществе дворецкого и более чем вероятно, что последний собьет его с пути истинного.

Ты когда-нибудь задумывался о том, какое воздействие должен оказать дворецкий на тупоголового пролетария вроде Билсона? Уж конечно, самое сокрушающее. А Окшотт принадлежал к типу дородных, осанистых прелатообразных дворецких. Человек, умеющий произвести впечатление. Повстречав его на улице и проигнорировав жуткий котелок, который он водружал на голову, выходя из дома, ты принял бы его за епископа в штатском или по крайней мере за полномочного посланника при каком-нибудь из наиболее могущественных дворов.

Лично я, однажды столкнувшись с ним в Александра-Парке после второго заезда и распознав в нем типчика с задатками игрока, уже не испытывал к нему благоговения, которое он вызывал в других. И с тех пор относился к нему скорее как к одному из своих ребят, чем как к дворецкому. Но мне было ясно, что Боевому Билсону, типчику, выросшему в грубой обстановке Уоппингских доков и всю жизнь считавшему сливками общества букмекеров, обслуживающих стоячие места на трибунах, Окшотт должен был мниться существом из иного, недоступного мира. Так или не так, но ясно было одно: он оказался в плену неотразимого обаяния этого дворецкого и требовалось незамедлительно принять меры, чтобы положить конец пьянящему воздействию указанного обаяния, пока еще не поздно.

Я тут же направился на поиски Окшотта и нашел его у кабинета моей тетки, дверь которого он как раз закрыл за собой.

— Визитер к мисс Укридж, сэр, — объяснил он.

Визитеры моей тетки меня не интересовали.

— Окшотт, — сказал я, — мне надо с вами поговорить.

— Слушаю, сэр.

— С глазу на глаз.

— Если угодно, сэр, мы можем уединиться в буфетной.

Мы уединились там, и я начал:

— Речь пойдет о дворнике, Окшотт.

— Да, сэр?

— Я слышал, вы угощаете его портвейном.

— Да, сэр.

— Вам не следует это делать.

— Портвейн не марочный, сэр.

— Меня не интересует, какой это портвейн. Я имею в виду, что…

Я умолк. Мне стало ясно, что объяснение предстоит не из легких. Пожалуй, следовало положить карты на стол.

— Послушайте, Окшотт, — сказал я. — Мне известно, что вы знаток в области спорта…

— Благодарю вас, сэр.

— … а потому я открою вам секрет, разглашение которого очень нежелательно. Этот типус Билсон на самом деле — боксер. Я его менеджер, и он тут под моим присмотром тренируется для чрезвычайно важного матча…

— …на Уайтчепелском стадионе шестнадцатого числа следующего месяца, имея противником Однораундового Пиблса. Да, сэр.

Я выпучил глаза:

— Так вы знаете?

— Да, сэр. Насколько позволяют мои обязанности, я не пропускаю ни одного матча на Уайтчепелском стадионе. И часто видел, как этот молодой человек выступал там, и услышал про то, что намечается эта встреча. Лично я ставлю шансы молодого человека не очень высоко.

— Как и я, черт дери, — сказал я. — Если вы с утра до ночи будете накачивать его портвейном, когда ему следует тренироваться. Как по-вашему, он сможет победить?

— Я не слишком хочу, чтобы он победил, сэр.

— Что-о?!

— Дело в том, что я поставил солидную сумму на его противника.

Не знаю, Корки, сидел ли ты когда-нибудь в буфетной и начинала ли она внезапно водить хоровод вокруг тебя. Крайне неприятное ощущение. Вот что произошло со мной в тот момент. В ушах зазвенело, и сквозь этот звон я услышал, что змеюка-дворецкий продолжал высказываться:

— Я никогда не был высокого мнения о боксерских дарованиях этого молодого человека, Билсона. Хук левой у него неплох, но все остальное оставляет желать много лучшего, и успеха он умудрялся добиваться только благодаря физической силе и натренированности. Пиблс же, наоборот, умный боксер. И теперь, когда у меня есть возможность гарантировать, что шестнадцатого этот молодой человек выйдет на ринг не в лучшей форме, я чувствую, что деньги, поставленные мною на Пиблса, представляют собой весьма надежное капиталовложение.

Корки, старый конь, мне не раз доводилось убеждаться, до чего ошеломляюще низко могут пасть люди, но скажу тебе откровенно, с подобным мне еще сталкиваться не приходилось. Несколько минут я проникновенно высказывал свое мнение, а этот излучающий святость прохиндей стоял и слушал, любезно и снисходительно наклоняя голову, будто архидьякон, выслушивающий жалобы мальчика из хора. В конце концов я, пошатываясь, вышел на поиски какого-нибудь тихого уголка, чтобы обмозговать случившееся и найти наилучший выход из положения.

И как раз проходил через вестибюль, когда дверь кабинета моей тетки распахнулась и я услышал, как она просит меня зайти к ней на минуту голосом, который, как мне было известно по опыту, всегда возвещал о грядущих неприятностях и сотрясении сводов ада. А потому был готов к наихудшему.

И моя интуиция меня не обманула. Знаешь, Корки, что произошло? Ты еще не забыл, Окшотт, когда я его встретил, как раз проводил к ней визитера. И как ты думаешь, кто был этот визитер? Почсек собственной персоной. Ни больше и ни меньше. Не кто иной, как чертов почетный секретарь Дрыгоножцев Северного Кенсингтона. Выяснилось, что, так и не сумев подыскать подходящего места для ежегодной оргии своей полоумной организации, он заявился узнать, нет ли надежды все-таки заполучить сад «Кедров». Оказалось, что я так умело превозносил редкие достоинства этого сада, что его воображение воспалилось и он ощущал себя изгнанником из рая. Вот он и заскочил — и за две минуты выболтал все.