Укрепленный вход - [20]

Но прокурор округа, несомненно, пошел бы на уступки в случае его, Джонатана, добровольного признания. Такие обвинения предъявлялись только, чтобы запугать, заставить сделать подследственного неправильный шаг. Об этом ему объяснили заключенные, кое-что понимающие в юриспруденции. Они выслушали его рассказ в обмен на бутерброды с курятиной, которые он воровал из офицерской столовой. Он обратился к этим доморощенным знатокам только потому, что у него никогда не было собственного юриста. Джонатана не вызвали в суд. Он никогда так и не увидел ни обвинителя, ни кого-либо еще, представляющего власть закона. Ему было предоставлено право иметь дело лишь с офицерами по воспитанию заключенных, которым абсолютно наплевать на его отношения с законом.

Через шесть месяцев, окрепнув после сотен часов, проведенных в спортзале, он вновь почувствовал себя нормальным человеком, не без помощи Брайана Петтерсона по прозвищу Дохлая Собака. Брайан научил его (в обмен на сексуальные услуги), как дисциплинировать свой ум, питаясь лишь фруктами и овощами. После того как Борн стал чист умом и телом, он начал трезво реагировать на окружающий мир и был готов снова вступить с ним в борьбу. Встретившись с инспектором по исправительным работам, он спросил, почему его дело не рассматривалось в суде. Через три дня заметно опечаленная помощница окружного прокурора, по имени Майра Бейнз, заявила саркастически настроенному Кельвину Смиту, что дело заключенного Миллера каким-то образом закрыто до суда, и Джонатан оказался на свободе.

Сильный и уверенный в себе, он вновь появился на улице Святого Николоса в Гарлеме и выпросил двадцать долларов у своей матери: «Мне же надо где-то жить, а то они меня опять посадят. Сейчас у меня испытательный срок».

Его мать Марла согласно кивнула и с выражением материнской заботы на лице отдала Джонатану деньги, потому что боялась его. Она знала все о предыдущих приводах и арестах сына, как в подростковом, так и в более зрелом возрасте, и не понимала, почему его выпустили.

Однако то, что двадцать долларов избавят ее от дорогого мальчика, по крайней мере на какое-то время, она понимала. Как и то, что, может быть, она даже не увидит его достаточно долго и успеет подготовиться к новому возвращению.

После шести месяцев воздержания первая затяжка произвела взрывообразный эффект у Борна в мозгу и половых органах. Он курил крэк в притоне на Сто сорок третьей улице, и одна из женщин — доминиканская проститутка-наркоманка — предложила ему трахнуться, если он даст ей трубку.

— Отсоси сначала, сука, — простонал он, пытаясь не выдать свое сильное желание.

Девушка, которую звали Чоч, сделала это быстро и умело. Миллер трахался и курил, пока у него не осталось героина. Потом он вышел на улицу в поисках денег.

Сначала подумал о том, чтобы вернуться к мамаше, но та уже знала, что он на свободе. И в квартире будет либо ее брат, либо она вообще не откроет дверь. Джонатан совсем не боялся своего дяди, однако ему нужен был крэк, а у мамы его все равно не было, сколько ее ни колоти. Лучше уж поискать счастья на улице.

Через десять минут он уже стоял на втором этаже заброшенного дома на Конвен-стрит, высматривая добычу. Мимо прошли трое мальчиков-подростков. Они были такие чистенькие в своих пиджачках, джинсах и кроссовках «Рибок». У самого маленького на груди висела цепочка толщиной с палец. Черт возьми, подумал Борн Миллер, с такой цепочкой можно быть под кайфом недели две. Этого достаточно, пока он не найдет Дохлую Собаку, который жил где-то в Бронксе.

Детишки остановились и начала трепаться. Миллер видел, как двигались их губы, но он не мог слышать, что они говорят. А потом случилось чудо. Два мальчика ушли по направлению к парку Риверсайд, а третий — тот самый, с цепочкой, расстегивая ширинку, — свернул в маленький переулочек, расположенный за домом.

У Миллера все так и подпрыгнуло внутри, как будто он уже набивал трубку. Кусок шлакобетона, который кто-то бросил у окна, казалось, сам так и прыгнул ему в руку. Мальчик с цепочкой оказался прямо под Миллером, как бы ожидая, когда на него опустится десница Господня. И Борн, наклонясь через пустую оконную раму, бросил этот кусок шлакобетона, как бомбардировщик метал бомбы на Берлин во время Второй мировой войны.

Кусок проплыл в воздухе и мягко, словно парашютист на весеннюю лужайку, опустился на голову мальчишке. Звук удара был отчетливо слышен. Мальчик упал на тротуар и, лежа уже неподвижно, все еще мочился, а кровь текла по его лицу. Под головой подростка образовалась целая лужица.

Борн Миллер отнес цепочку в ломбард в Чайнатауне. Там ее немедленно купили по сотне долларов за унцию. Старик в ломбарде так и пронизывал Миллера взглядом своих маленьких глазок из-за стекол толщиной в два дюйма. Старик получит в три раза больше, если продаст цепочку ювелиру. Но Борну было все равно. Эта чертова вещичка весила более двенадцати унций, и он с наслаждением почувствовал тяжесть денег, которые засунул в свои поношенные «ливайсы». Теперь у него было достаточно баксов, чтобы и покайфовать, и встать на ноги.

— Послушай, старик, — сказал он китайцу перед уходом, — где у вас тут телефон? Мне надо сделать важный звонок.