Украшение и наслаждение - [2]

«С леди Кассандрой? Очень любопытно…» — подумал Дариус. Он не упустил из виду и того, что сейчас она ухитрялась избегать встречаться с ним взглядом. И если бы он не поздоровался с ней, то она продолжала бы притворяться, что не замечает его — как будто его здесь не было. И конечно же, она бы не признала, что он заинтересован в исходе аукциона не меньше ее.

Просмотрев страницы каталога распродажи, Эмбери проговорил:

— Я не претендую на такое же понимание искусства и на такие же знания о нем, как ты, Саутуэйт, но среди представленных здесь картин слишком уж много школ и направлений. И мне это напоминает о тех произведениях искусства, которые предлагались торговцами во время моего турне по Италии.

— У этих служащих нет того опыта и тех знаний, которыми обладал Морис, но следует отдать им должное — они проявили консерватизм в документации, хотя в этом вопросе все же нет ясности. — Граф указал на пейзаж над головой Эмбери. — Если бы Морис был жив, эта картина была бы приписана ван Рейсдалю[2]. Пентхерст не так давно очень внимательно исследовал картину, и, возможно, он искренне склонялся к мнению, что она скорее всего…

— Если исследователем был Пентхерст, то она была намалевана несколько недель назад каким-нибудь мошенником, — с усмешкой перебил виконт и вновь взглянул на мисс Фэрборн.

— Как подумаешь об этом действе, приходит мысль о том, что присутствуешь на мемориальной службе. Кажется, здесь собрались светила, и не подумавшие побывать на похоронах.

Дариус-то как раз поприсутствовал на похоронах известного торговца живописью, состоявшихся месяц назад. И он был там единственным пэром, хотя многие светские люди принимали советы Мориса Фэрборна по поводу своих коллекций. Но светские люди обычно не ходят на похороны торговцев, во всяком случае — в начале сезона.

— Думаю, все они предложат самые высокие цены, — заметил Эмбери и, кивнув на мисс Фэрборн, добавил: — Чтобы помочь ей выкарабкаться. Ведь она осталась совсем одна…

— Сочувствие играет свою роль, но главная причина сейчас находится рядом с кафедрой, вон там.

— Имеешь в виду того маленького, седовласого?.. Едва ли он вызвал бы у меня такой прилив чувств, что я заплатил бы пятьдесят фунтов за что-нибудь, что, по моему мнению, стоит не больше двадцати пяти.

— Он на удивление безлик, не находишь? А также не амбициозен, обладает хорошими манерами и безукоризненно вежлив, — сказал Дариус. — И, вне всякого сомнения, все это — в его пользу. Когда Морис Фэрборн понял, что нашел в этом человечке, то сам уже никогда не проводил аукционов, а предоставлял это дело Обедайе Ригглзу.

— А я подумал, что аукционист — вон тот малый. Ну, тот, что вручил мне каталог распродажи.

Эмбери имел в виду красивого молодого человека, теперь приглашавшего покупателей занять места на стульях.

— Нет, это мистер Найтингейл. Он руководит деятельностью аукциона только здесь, в этом зале. Его дело — приветствовать гостей, рассаживать их, обеспечивать им комфорт и отвечать на вопросы, касающиеся лотов. Ты можешь заметить, что он останавливается возле каждого произведения, выставленного на продажу, и играет роль некой рекламной вывески.

Темноволосый, высокий и чрезвычайно педантичный в своем элегантном костюме, мистер Найтингейл скорее скользил, чем ходил, приглашая посетителей войти, очаровывая их и флиртуя с дамами. Он заботился о том, чтобы стулья заполнялись, и обеспечивал женщин большими веерами, чтобы те подавали ими сигнал аукционисту о своем желании приобрести ту или иную вещь.

— Похоже, что он на совесть исполняет свои обязанности, — заметил Эмбери.

— Да, верно.

— И он, кажется, нравится дамам. Что ж, думаю, капелька лести очень полезна для того, чтобы дело пошло.

— Вероятно, так и есть.

Эмбери еще с минуту понаблюдал за мистером Найтингейлом, потом пробормотал:

— Похоже, что и некоторым джентльменам он нравится, но далеко не всем.

— Тебе не терпелось упомянуть об этом?

Эмбери рассмеялся:

— Думаю, ему это обстоятельство немного мешает. Ведь он должен угодить абсолютно всем, не так ли?

Но Дариус был готов поклясться, что распорядитель едва ли разочаровывал своих потенциальных покупателей. Пожав плечами, граф проговорил:

— Я предоставляю тебе право и возможность проявлять твою знаменитую наблюдательность, а мне позволь разведать, как он ухитряется это делать. Тогда, возможно, ты перестанешь жаловаться на то, что я сегодня затащил тебя сюда.

— Дело не в том, куда ты меня затащил, а в том, как ты это сделал. Ты ведь меня обманул, когда упомянул про аукцион. Я подумал, что речь идет об аукционе лошадей, и ты знал, что меня это соблазнит. Ведь забавнее наблюдать, как ты тратишь целое состояние на хорошего жеребца, чем глазеть на картину.

Вскоре все заняли свои места, и мистер Ригглз встал на табурет, чтобы выглядеть повыше за кафедрой. Мистер Найтингейл передвинулся туда, где висело полотно, которое должно было стать первым лотом. И казалось, что внешность распорядителя привлекала гораздо больше внимания, чем мрачное и невыразительное полотно, на которое он указывал.

Эмма Фэрборн скромно держалась в стороне, но видеть ее мог каждый. И весь ее облик, казалось, молил: «Покупайте побольше и подороже! Делайте это ради его памяти и моего будущего. И пусть будет распродано все, даже то, что не имеет права на признание».