Украли солнце - [23]

Несколько минут молчания. Дань брату. Дань Ирине.

Ирина так и сидит, глядя на дверь: когда придут забирать мужа? В том, что её, Магдалину, увели на смерть, не сомневается и не может пережить это.

Григорий тоже смотрит на дверь, которая стала магической: впустит ли когда-нибудь ещё его сестру в дом?

«Хорошие мои, терпите. Я постараюсь выжить. И постараюсь помочь…»

Кому?

Магдалина покосилась на Будимирова. Сколько погибших по его вине! А она идёт рядом с убийцей, преступником, разговаривает и даже улыбается.

«Помоги, Господи, сыграть этот акт! — молит она. — Пьеса идёт под Твоими Небесами. Зрители — Ты и Твои святые. Ты видишь меня. И мой граф, и о. Пётр, и Игнат видят меня. Я знаю, они верят в меня. Я не могу подвести их. Помоги! Кто знает, может быть, именно Ты дал мне этот шанс — спасти и сограждан, и учеников, и Сашу с мальчиками, и моего несчастного брата с семьёй, и Адрюшу. Взойдёт зерно, Господи, брошенное Тобой! Помоги мне!»

Глава седьмая

Очутившись наедине с Магдалиной, он оробел. Глаза и волосы излучают свет в темноте. Её лёгкое дыхание…

— Я хочу жениться на тебе, — сказал хрипло.

И словно ждала его слов — выплыла из тучи яркая луна.

— Допустим, вы не такие слова произнесли, вы спросили меня: соглашусь ли я стать вашей женой?! — мягко поправила его Магдалина. — Допустим, вдруг согласилась бы. А что бы я, со своей профессией, своим мироощущением, могла делать в вашем «царстве»?

Он удивлённо уставился на неё и вдруг сказал, сам не очень хорошо понимая, что говорит:

— Ты будешь помогать мне управлять нашим государством!

Она пошла от дома к степи. Он — следом.

— Почему ты не отвечаешь?

Она остановилась, повернулась к нему.

— Это невозможно, — сказала как бы нехотя.

— Почему? — И тут же сам себе задал вопрос: а зачем, собственно, она вызвала его? Очевидно же, не только из-за матери! В её большеглазом, немного асимметричном лице (одна бровь чуть выше другой) ничего не мог прочитать, кроме сосредоточенности. Вряд ли ей в голову приходило, что, увидев её, он позабудет обо всём на свете и кинет ей под ноги созданную им страну. И, судя по её странным речам о сеятеле и ложных ценностях, вряд ли ей нужна власть над страной, и вообще власть над чем или кем-либо! Но зачем-то она решилась проявить, с его точки зрения, дерзкую активность?! С новым любопытством он разглядывал её. Кроме того, что его безотчётно влечёт к ней, перед ним — непонятное, не встречавшееся ему до сих пор, явление. Пожалуй, это тот случай, когда обоими больше всего ценится откровенность, и он спросил в лоб: — Ты зачем вызвала меня? Какие цели преследовала?

Она улыбнулась.

— Решить один сложный ребус.

— Какой же? — с любопытством спросил он, смутно ощущая странную родственность между ними: уж не эксперимент ли она собралась провести над ним? Эксперименты — его прерогатива.

— Хочу понять, как мог у доброй, религиозной, скромной матери родиться сын — жестокий, тщеславный безбожник, родства и добра не помнящий, утопивший в крови и горе страну? — Бесстрашно глядит на него Магдалина.

Он оторопел. Никто ничего подобного не посмел бы сказать ему! А ей, похоже, и в голову не приходит, что она сказала нечто чудовищное. И самое непостижимое заключалось в его собственной реакции на её слова.

— И понята? — спросил он участливо.

— Честно говоря, пока не очень.

— И в чём же затруднения? — Поймал себя на желании помочь ей разобраться в них.

Она улыбнулась, и чуть асимметричная, доверчивая улыбка вышибла все мысли из головы. Коснуться ямки на щеке и угла губ и почти незаметной щербинки между зубами! Шагнул к Магдалине, но от страха перед своей дерзостью отпрянул. Почувствовал, что и сам, как дурак, глупо улыбается, улыбается первый раз в жизни, и лицу в этой позиции неловко, незнакомо. В нём бродит вино, бурлит, жжёт, дурманит голову.

Магдалина ошалело смотрит на него.

— Что же ты молчишь? Почему молчишь? — повторяет он.

— Растерялась, — как бы сама своим словам удивляясь, бормочет Магдалина. — Ожидала увидеть палача с руками в крови. А тут чудо… Не понимаю… Никак не соединю вас вот такого и того, который… — Она не сказала, договорил за неё он: «утопил в крови и горе нашу страну».

— Ну же! — торопит он её.

— Никогда не видела, как вы улыбаетесь… Улыбнулись… и… черты лица… глаза… вы на одного человека похожи… Вот почему в юности вы… мне… я…

Она запиналась. А он не понимал. Незнакомые чувства… жалость к графу, его детям, зачем убил… Вдруг голос графа: «Вот вышел сеятель сеять…» Не графа, не о. Петра, свыше! Вот откуда эти слова! Он не выносил проповедей о. Петра. Не выносил, когда граф говорил о Боге. А сейчас Божеские слова зазвучали! И словно светом плеснуло в лицо.

Как мог он приказать убить графа, о. Петра, Адриана?

Ещё была девчонка лет четырнадцати, в самодеятельности, всё смеялась… сам лично превратил в робота…

Вереницей… те, с кем расправился лично… глаза…

— Что со мной? Ты смотришь, ты говоришь… и я словно на исповеди… я никогда не чувствовал ничего подобного… так много всего… — Он коснулся своей груди.

— Это всё было заложено в вас, от природы вы такой, какой сейчас. Что же с вами произошло, почему стали убивать? — Он снова шагнул к ней. А она отступила. — Честно говоря, для меня полная неожиданность вот это… — Магдалина неопределённо повела рукой. — Вы такой… вы улыбаетесь… вы способны видеть другого человека. Живые чувства… Почему же стали убивать? — повторила она растерянно. — Почему стали превращать людей в роботов?