Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы - [36]
Вполне вероятно, что появление, пусть пока еще редкое, «украинских» мотивов в крестьянских требованиях объясняется именно разъяснительной работой «украински» настроенной интеллигенции. Однако не стоит забывать, что никакое внешнее воздействие или «промывание мозгов» никогда не сможет дать желаемого эффекта, если не учитывает настроения масс. В. Короленко подчеркивал, что сельская интеллигенция часто просто выражала то, что крестьянам было необходимо, потому что сами они не знали, как выразить свои нужды[129]. По этой причине крестьяне выдвигали мало национальных и политических требований, а экономических – большинство. Именно поэтому украинским националистам не удалось в сколько-нибудь значительной степени покорить своему влиянию крестьянское движение[130].
Несмотря на то что в годы первой российской революции национальный вопрос не приобрел приоритетного значения для широких сельских масс, события 1905–1907 гг. оказали заметное воздействие как на проникновение «украинских» идей на село, так и на развитие у крестьян национального самосознания в его украинском варианте. Весьма интересные сведения, показывающие развитие данных процессов, оставил генерал-хорунжий армии Украинской Народной Республики, один из лидеров украинской эмиграции Ю. Тютюнник. Благодаря специальной операции, проведенной сотрудниками ГПУ, его удалось заманить на территорию УССР и арестовать. В своей автобиографии, оставшейся в материалах следствия, Тютюнник указывал, что развитие национального самосознания у него началось как раз в годы революции 1905–1907 гг. Весьма интересными видятся причины, пробудившие в нем украинское сознание. «На себе лично и на своей земле я почувствовал гнет власти», – вспоминал он и тут же подчеркивал, что эта власть была русской.
Помимо гнета власти молодого крестьянина волновало и то, что все крупные земельные имения на Украине принадлежали людям чужой национальности. На то, что эти чистейшей воды социально-экономические мотивы оказались «завернуты» в национальную «оболочку», повлияло не только этническое происхождение соседних помещиков, но и то, что рос будущий петлюровский генерал «в местности, где из рода в род передавались традиции казацкой борьбы против панов за Украину». Память о лихих походах укоренилась в его родных местах, по-видимому, не случайно. Она приобрела романтическую окраску (причем, скорее всего, помнили не сами седые времена, а их позднейшую интерпретацию) благодаря стараниям певца казаччины и националиста по убеждениям Т. Шевченко, проводившего «революционную проповедь», да еще «на украинском языке» в селе Кирилловка, которая находилась всего в двух верстах от родного села Ю. Тютюнника – Будищ[131].
Воспоминания генерала важны тем, что наглядно показывают, как социальный, экономический и национальный факторы могли тесно переплетаться и дополнять друг друга. И еще следует отметить, что их взаимопроникновение очень часто зависело как от воздействия на массы украинофильской интеллигенции, придававшей крестьянским настроениям «нужное» направление, так и от наличия традиций, воспоминаний или привнесенных из городской образованной среды романтических мифов о казаччине, временах Сечи и запорожской вольницы. На такой почве быстрее прививались национальные идеи, легче протекало формирование новой украинской идентичности. В тех местностях, где в силу разных причин воспоминания о временах Сечи были менее популярны, или же там, где благодаря слабому влиянию украинской интеллигенции казачество не удалось окрасить в национальные цвета и связать с политическими идеями, украинское движение оказывалось слабее, уступая место социальной борьбе или обыкновенному бандитизму, который, впрочем, тоже искал свое обоснование в героическом Средневековье.
Таким образом, первое мощное социальное потрясение общероссийского масштаба, каким была революция, повысило политизированность малороссийского крестьянства и усилило его внимание к национальным проблемам не только как к противопоставлению «православный крестьянин – польский помещик» или «православный крестьянин – еврей-торговец и еврей-арендатор», но и к оценке событий с точки зрения «Украины». Как свидетельствовал еще один арестованный ГПУ петлюровский военачальник, бывший командующий Южной группой войск армии УНР А. А. Гулый-Гуленко, все больше становилось идейных, «чисто украинских» семей[132].
И все же вплоть до 1917 г. украинское национальное движение развивалось и укреплялось прежде всего среди городской и сельской интеллигенции. Несмотря на то что национальные идеи начали активнее проникать на село, они занимали в крестьянском сознании далеко не главное место. Эти идеи либо утвердились незначительно, либо хотя и были приняты, но не стали самоцелью, категорией, определяющей мировоззрение и поведение человека и коллектива, то есть не перешли в разряд символических ценностей. Для кого-то национальные проблемы лежали глубоко под спудом социально-экономических, для других национальная самоидентификация не вытеснила еще местную, социальную, религиозную. И так могло бы продолжаться и дальше, если бы не революция 1917 г., всколыхнувшая и перевернувшая жизнь всей страны, всех населявших ее народов, каждого человека.
