Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы - [33]
Другим поставщиком кадров для украинской интеллигенции был город. Несмотря на то что города Малороссии были носителями в первую очередь русской (и во многом еврейской[111]) культуры, именно в них формировалась украинская интеллигенция, именно там развивалось украинское движение. Источником ее пополнения были предместья, полумещанские районы, в которые попадали выходцы из сел, дети торговцев, мелкие собственники.
Конечно, далеко не все эти люди связывали судьбу с украинской идеей. Многие стремились овладеть «высокой» русской культурой и резко повысить свои возможности, перешагнув рамки местной провинциальности. Но именно они, «интеллигенты в первом поколении», которые находились в переходном состоянии, покинули свою прежнюю социальную среду и не успели еще утвердиться в новом социальном статусе, чаще всего пополняли ряды украинской интеллигенции.
Пополнялась она и за счет выходцев из верхушки городской разночинской интеллигенции – гуманитариев, преподавателей, публицистов, юристов, банковских и кооперативных деятелей, земцев. Еще одной немногочисленной группой, которая поставляла кадры национальной интеллигенции, стали выходцы из привилегированных слоев – помещиков, потомков казацкой старшины, крупных хуторян, незнатных по происхождению, но экономически сильных и влиятельных[112]. Все группы имели общую «украинскую» основу, но довольно сильно расходились по другим вопросам, например по социальным, что и стало причиной появления множества национальных партий.
Но это была, так сказать, потенциальная почва для деятельности национального движения. Ее активных участников было гораздо меньше. По данным Киевского жандармского управления, в 1896 г. в 22 организациях «старой громады» насчитывалось 438 человек. Из них в самом Киеве – 108. «Младоукраинцев», в основном студенческой молодежи, было еще меньше[113]. Конечно, число «украински» ориентированных людей, «национально сознательных» и «старых» украинофилов, было больше, может, в несколько раз. Но даже в таком случае они составляли явное меньшинство. Подобная тенденция сохранялась и в дальнейшем. Лидер Украинской радикально-демократической партии Е. Х. Чикаленко указывал, что на сентябрь 1910 г. общее число сторонников украинского движения составляло примерно 2 тысячи человек, из них активных членов было не более 300[114]. Вообще, он весьма неординарно охарактеризовал немногочисленность своих единомышленников. 3 августа 1903 г. в Полтаве открывали памятник малорусскому писателю И. Котляревскому. Это событие адептами движения было превращено во «всеукраинскую манифестацию», правда весьма умеренную. «Всеукраинский» характер ей придавало то, что в Полтаву съехались националисты не только из России, но и из Австро-Венгрии. По словам эмигрантского историка Т. Гунчака, «открытие памятника Котляревскому стало большим политическим событием, поскольку украинская интеллигенция своей массовостью и согласием публично засвидетельствовала в присутствии представителей враждебной (то есть российской. – А. М.) власти свою преданность украинскому делу»[115]. Преданность собравшихся украинскому делу не вызывает сомнений, а вот о «массовости» имеются и другие сведения, причем исходят они от современника и участника тех событий. Е. Чикаленко вспоминал, что большинство активистов движения занимало два вагона поезда, шедшего из Киева в Полтаву, и, если бы он сошел с рельсов, украинскому движению был бы нанесен тяжелый удар, на годы, если не на десятилетия задержавший бы развитие украинского дела[116].
Но сама по себе интеллигенция не способна воплотить свои идеи в жизнь. Для реализации этих идей необходимо, чтобы они овладели массами. На долгие годы второй половины XIX и первых десятилетий XX в. основным объектом внимания российской интеллигенции стало крестьянство. Украинская интеллигенция тоже не могла оставаться в стороне от увлечения народолюбием. Но в отличие от своих русских коллег основополагающим моментом в ее мироощущении и деятельности был национальный фактор. Представители украинской интеллигенции стремились видеть в крестьянстве не класс, не элемент социальной структуры общества, а его этнографические особенности – народную речь, черты бытовой культуры, то есть то, что отличало малорусского крестьянина от крестьянина великорусского, то, что при определенном воздействии могло послужить основой для совершенно новой национальной культуры, но уже не избранно-элитарной культуры небольшой группы украинофилов, а культуры массовой, культуры многомиллионного народа.
При этом интеллигенция стремилась представить украинское движение как глубоко демократическое, идущее из народных низов. Себе она отводила роль выразительницы крестьянских настроений, скромно отдавая пальму первенства в деле осознания своей национальной особенности самому крестьянству. Она утверждала, что крестьянство уже в немалой степени считает себя «украинцами», чувствует на себе тяжелую руку российского обрусительства и стремится к достижению своих национальных прав, в первую очередь в языковой сфере и сфере образования. Этнографические черты бытовой крестьянской культуры преподносились как черты культуры более высокой, национальной. Малорусское крестьянство изображалось как общность – украинский народ, обладающий национальным сознанием, отводящий национальному вопросу значительное место в своем мировоззрении и потому поддерживающий национальное движение. Но насколько такая точка зрения соответствовала действительности? Было ли оно и вправду народным или же верхушечно-интеллигентским?
