«Украинский вопрос» в политике властей и русском общественном мнении (вторая половина XIХ в.) - [81]
Уже в самом начале января 1881 г. и Чертков, и Дондуков-Корсаков отправили в Петербург специальные послания по украинскому вопросу. То обстоятельство, что первое письмо исходило от Черткова, заставляет предположить, что Половцов не делал большого секрета из >|206своего намерения пересмотреть прежние правила. Дело в том, что с Чертковым Половцов сразу вошел в острейший конфликт и настойчиво добивался в Петербурге его отставки, каковая и последовала в конце января [644]. В этих условиях и речи быть не могло о том, чтобы Половцов обсуждал украинский вопрос с киевским генерал-губернатором. Но тот все-таки был в курсе дела и решил, скорее всего, опередить противника с проявлением инициативы.
Поводом для письма Черткова в МВД стало обращение к нему 29 декабря Н. В. Лысенко, жаловавшегося на серьезные убытки из-за запрета на распространение отпечатанного им за свой счет в Лейпциге сборника малороссийских песен. Лысенко мыкался со своим сборником еще с 1878 г., так что решение написать прошение Черткову именно в этот момент скорее всего было ему подсказано членом киевской Громады, братом известного украинского писателя Панаса Мирного А. Я. Рудченко, служившим начальником отделения в канцелярии киевского генерал-губернатора. Без такой подсказки Лысенко логичнее было бы обращаться к Половцову, как большинство ходатаев и делало. Чертков наложил резолюцию, какой от него ждали участники этой комбинации: «Представить с отзывом об отмене установленных стеснений», и передал задание тому же Рудченко [645]. «Рассмотрев представленный при означенном прошении Лысенка сборник малороссийских песен,— писал Чертков (читай Рудченко),— я не нашел в нем ничего предосудительного, но выпуск в свет этого издания не мог быть разрешен за силою выс. повеления, объявленного бывшим министром Вн. дел в конфиденциальном отзыве от 23/VI 76 г. {…} Не встречая со своей стороны препятствий к разрешению выпуска в продажу сборника песен Лысенко, я, пользуясь настоящим случаем, признаю уместным войти вообще в оценку целесообразности распоряжения 1876 г., положившего запрет на все роды произведений на малороссийском наречии, кроме произведений изящной словесности». Оговорившись, что ему неизвестны мотивы, «которые послужили к принятию столь строгой меры, установленной без ведома и заключения местной администрации края», Чертков высказал предположение, что главная цель состояла в том, чтобы «пресечь украинофильскую деятельность в смысле политического сепаратизма». Далее он переходил к оценке ситуации и рекомендациям: «Ссылаясь на трехлетний опыт управления Ю.-З. краем, я с уверенностью могу утверждать, что в среде здешнего малороссийского населения, чуждого каких бы то ни было политических идей и беззаветно преданного своему государю, >|207проповедники сепаратизма, если бы таковые нашлись, встретили бы то же самое, что и проповедники полонизма, пытавшиеся привлечь народ на свою сторону во время последнего польского восстания. Ввиду этого установленные по отношению к малороссийскому наречию и музыке ограничения, имеющие вид недоверия к народу, который ни своим прошлым, ни настоящим не подал к тому никакого повода, не оправдываются, по моему мнению, действительною необходимостью и служат только к нежелательному раздражению». «Признавая с своей стороны отмену установленных законом 1876 г. ограничений {…} не только возможным, но даже желательным в интересах утверждения в обществе доверия к правительству», Чертков предлагал «литературные и музыкальные произведения на малорусском наречии поставить в одинаковые цензурные условия с произведениями на общерусском языке» [646]. Очевидно, что сам Чертков не слишком вникал в разбор дела. Подлинное авторство записки сказалось в насквозь декларативном характере документа, сводившего аргументацию к заверениям в «беззаветной преданности» вверенного Черткову населения и повтору любимой идеи Лорис-Меликова о доверии общества правительству. Этим можно объяснить и совершенное отрицание угрозы сепаратизма, акцент на моральный аспект в аргументации и то, что выводы оказались столь радикальными. Рудченко, заметим, решил вовсе не касаться наиболее острого вопроса о допущении украинского в школу, опасаясь, возможно, что это вызовет ненужные вопросы уже у самого Черткова, если тот станет внимательно читать письмо прежде, чем его подписать.
В МВД, превратившемся после роспуска Верховной комиссии и назначения Лорис-Меликова министром в новый центр власти, письмо Черткова нашло живой отклик. Резолюция, по всей вероятности начальника ГУП Н. С. Абазы [647], гласила: «Заслуживает особого внимания и подлежит безотлагательному рассмотрению и докладу по соображению с мерою 1876 г. и порядкам, в которых она была принята» [648]
