Украинский гамбит. Война 2015 - [8]

— Иначе бы не отдал! — хвастливо сказал Игорь.

Костя понял, что разговаривать с ним бесполезно, а Сашка только расхохотался. Весело ему было смеяться над чужой бедой.

Божко чувствовал себя на этой войне, как муха на варенье, — обжирайся не хочу. Он знал, когда надо было бежать, когда падать, когда смеяться, а когда плакать. Единственное, с чем он не мог справиться, — это с алкоголем. Алкоголь делал из него зверя, поэтому с Игорем старались не пить. Пил он только с теми, кто не знал его особенностей. И пили только один раз, больше никто не искушал судьбу, ну, кроме Кости, разумеется. На Костю он почему-то реагировал дружелюбно. Ох, и песни они пели, но тихонько и в самых глубоких подвалах.

Теперь в этой части города можно было заправиться только в одном месте — на Панфилова. Ближайшая заправка на Университетской была сожжена десантом «оранжевых» еще месяца полтора назад.

Вначале пришлось проехать мимо общежития университета — запах стоял невыносимый. С тех пор апрельский запах тополиных почек, усыпавших дорогу и тротуары, стойко ассоциировался у Кости с запахом смерти, и он на долгие годы перестал любить весну. Общежитие было первой жертвой первой же бомбы, а так как бомбили ночью, то и народу в нем было под завязку. Стекляшка «Цветы» во дворе уцелела, а от здания ничего не осталось, только перила магазина «Украина» и крыльцо со скользкими плитками. Тех, кто был снаружи, похоронили, а те, кто остался под тоннами кирпича, так и остались там лежать.

Костя по водительской привычке притормозил на перекрестке, но так как светофоры давно не работали, а машины стали большой редкостью, то, покрутив головой туда-сюда, он поехал дальше на третьей скорости, чтобы не налететь на камни или не попасть в яму. Чем ближе к центру, тем сильнее разрушения. Зато народу было побольше: кто-то копался в развалинах, кто-то тащил бидоны то ли с водой, то ли с самогоном. На площади перед универсамом дрались из-за мешка гнилой картошки. Пока двое выясняли отношения, третий утащил злополучный мешок. Божко долго смеялся, схватившись за бока: «Ой мамочки!» На перекрестке продавали прошлогоднюю кормовую кукурузу — твердую, как шарики от подшипников. Очередь, состоявшая сплошь из старух, смиренно заворачивалась хвостом вокруг обгоревших ларьков. В больничном дворе травматологии шныряли темные личности.

— Грабят… — равнодушно констатировал Сашка.

— Остановимся?.. — живо предложил Игорь, высунувшись в окно и издав разбойничий свист.

— Нет, — сказал Костя, представив себе, на кого они могут нарваться; необученный Тулупов и он, не умеющий толком стрелять даже из пистолета, — плохое войско. А если Божко подстрелят, то задание пойдет насмарку. Пусть грабителями полиция занимается.

— Жа-а-аль… — процедил Игорь, в азарте поворачивая голову так, что едва не свернул себе шею.

Был он горяч, но отходчив, со своими завиральными мыслями и идеями, которые давали пищу его воображению: если на бумаге было написано, что в мире людей существует, например, такое явление, как чтение мыслей, то Игорь был уверен, что обладает способностями их читать. И без всякого смущения проделывал всякие забавные фокусы, которые ему изредка удавались.

На следующем углу дома им повезло: прямо из машины торговали сушками. Костя тормознул, сбегал, и вернулся с полным кульком.

— Пять тысяч отдал, — сказал он, бросая кулек на сиденье рядом с Божко.

Они понеслись дальше, жуя черствые сушки. У Кости создалось впечатление, что город бомбили без всякой системы, для устрашения или для того чтобы разорить конкурентов. Новая «оранжевая хунта» все еще мыслила клановыми мерками. Зачем-то перепахали сквер у Планетария, но в «Сити-центре» вылетели только окна. Зато разнесли вдребезги стадион «Донбасс-арена» — наверное, потому что в него было легко целиться. Центральная площадь города осталась цела, зато изрядно разбили парк вдоль реки, но на ДМЗ[15] не упало ни одной бомбы. Видно, кому-то завод приглянулся. Говорят, даже зачем-то взорвали плотину на Кальмиусе, и вода ушла, затопив южную часть города. В шахтоуправление Засядько попали три бомбы и еще три в окрест. Говорят, обрушился центральный ствол. Шахта принадлежала кому-то из регионалов.

Некоторые здания были целыми, но выгоревшими изнутри. Это произошло, когда правительственные войска под черно-красными флагами и этномутанты всех мастей приехали на автобусах и рассыпались по городу. Они стали бросать зажигательные гранаты в окна первых этажей и стрелять по прохожим. Все это было сделано в отместку за решение Чрезвычайного всеукраинского съезда депутатов всех уровней о создании Федеративной Украинской Восточной республики. Новая «оранжевая хунта» заклеймила съезд «пятой колонной Москвы». И все из-за того, что Олеся Тищенко не согласилась с результатами выборов две тысячи пятнадцатого года, хотя эти результаты точь-в-точь повторили результаты предыдущих выборов. Виталий Ясулович, непонятно, экс или не экс, по наив ности своей апеллировал к свободолюбивому Западу, у которого на этот раз были развязаны руки: покоренный Афганистан лежал в пыли, проблема с Ираном была решена самым радикальным образом — его разбомбили, ввергнув «в каменный век», о Ливии уже все забыли. Запад больше не нуждался в России. На нее уже никто не оглядывался даже в вопросе ПРО, о которой так и не договорились и которая под лозунгом «Русские идут!» спешно возводилась в бывших странах Варшавского договора. У Америки чесались руки выйти из кризиса за счет кого-нибудь третьего, а тут подвернулась неугомонная Олеся Тищенко со своими проблемами. На майдане снова кричали: «Геть русских на ножи! На ножи! Утопим москалей в жидовской крови, крови!» Узколобые этномутанты из мрачных галицких лесов разорялись: «Хай гирше, та инше!»