Украинский гамбит. Война 2015 - [63]

— Да не волнуйтесь вы так! — Откуда-то сбоку, из туннеля, согнувшись, появился Большаков. — Бомба была небольшая, можно сказать игрушечная, всего-то треть тонны. На нас уже такие падали. А не долетела она до цели примерно с километр.

Ничего себе, подумал Костя. А если бы долетела? А если бы попала? Но Большаков рассеял все его страхи:

— Даже такая бомба ничего не может сделать с фортом. Слишком мелкая. Тонны две-три, а то и шесть-восемь, это да, это опасно, а такая мелочь для нас сущий пустяк.

— Ничего себе пустяк, — насмешливо хмыкнул Игорь, — наш командир едва выжил.

Косте не то чтобы стало стыдно, он готов был провалиться сквозь землю. Но, к его удивлению, Большаков среагировал вполне адекватно:

— Бывает. У меня больше половины бойцов в лежку лежало после первого же обстрела. Привыкнуть надо. Я и сам, помню, когда под бомбежку попал, едва, пардон, не обделался. Вот если второй раз или третий — такая же реакция, значит, человек к этому делу непригоден, хотя кто к нему пригоден? Никто! Человек вообще существо нежное. Пойдемте, я покажу, где бомба упала.

И все равно Косте было стыдно. Они поднялись вслед за Большаковым к центральной бронебашенной батарее, где до сих пор сильно пахло порохом. Один из стволов, массивный и длинный, источал жар, как печка.

— А что произошло? — догадался спросить Сашка.

— Шла колонна танков… — сказал Большаков и замолчал на полуслове, насмешливо поглядывая на всех: мол, разберетесь сами, или нет, или надо подсказывать?

— Ну и?.. — удивилась Завета. — В смысле, шла себе и шла…

— А то, что мы имеем право упреждать и не пущать. Те танки, которые остались целы, повернули назад, — радостно объяснил Большаков.

Должно быть, его радость происходила оттого, что появился повод напомнить противнику, что Петрополь на месте, как кость в горле.

— А-а-а… это хорошо, — сказал Игорь, окая, как волжанин.

— Так отсюда же ничего не видно? — опять удивился Сашка и вопросительно оттопырил губу. — Как вы узнали о результатах стрельбы?

— Есть средства и возможности, — таинственно сообщил Большаков, выпучив красные от недосыпания глаза. — Но это тоже военная тайна. — Он привычно хихикнул в свой огромный кулак.

Тоже мне тайна, насмешливо подумал Костя, наверняка спутник навел.

— А вон и воронка от бомбы, — сказал Большаков, показывая на противоположный берег реки.

Все невольно посмотрели туда, где дымило и коптило небо на фоне истерзанного леса. Танк, который должны были утащить, уже утащили, по крайней мере его не было видно. Над левобережьем вообще стлалась рыжеватая мгла, которая на горизонте смешивалась с черным дымом пожарищ.

— Не утащили, — словно угадал их мысли Большаков, — его просто отбросило взрывом. — И в его словах прозвучало некое торжество справедливости.

Вот тогда-то все и увидели, словно вход в иной мир, глубокую воронку рыжего цвета. Она казалась чем-то чужеродным и неестественным на фоне весенней зелени. Поломанной сосны не было и в помине. Танк тоже куда-то пропал. И только в стереотрубу, которая находилась в бронеколпаке, Костя разглядел его днище: танк отбросило метров на пятьдесят, и теперь он лежал в овражке, беспомощный, как убитый динозавр. А еще он разглядел: какие-то человеческие фигурки мелькали в кустах то там, то здесь и, похоже, убегали подальше от места взрыва.

— А где же наше ПВО?! — спросил Игорь и задрал голову вверх.

— Честно говоря, не знаю, но, похоже, это результат того, что периодически гремит на востоке, — беспечно высказался Большаков.

— То есть вы хотите сказать, что американцы разбомбили наше ПВО?

Несомненно, Игорь был готов укорить его за то, что он не спас это самое ПВО, находящееся где-то в лесах Славяногорья и Изюма, аж за четыреста — пятьсот километров отсюда. Места там были хорошие, лесистые, в них можно было спрятать кучу войск и техники, а невысокие горы перед Изюмом давали преимущество в обзоре.

Если что-то и произошло, подумал Костя, то Большаков виноват в этом меньше всего. Но на Игоря логика, казалось, не действовала. Казалось, он вне логики и готов сорвать раздражение на ком угодно — такая у него черта характера: видеть во всех приметах своих умствований непреложный характер и поступать в соответствии с ними. Для незнакомого человека получалась сплошная тарабарщина, если только с Игорем не выпить водки — тогда он все объяснит и разложит по полочкам. В любом безумии есть закономерность, подумал Костя.

— Черт его знает, — признался Большаков, с подозрением взглянув на Игоря и, должно быть, решая, осадить его или нет, — но вы сами видите. — И тоже с беспокойством посмотрел в небо.

Действительно, высоко в небе, так высоко, что, казалось, летит серебряная птица, и даже не летит, а просто застыла на месте, поблескивал В-52. За ним тянулся белый конденсационный след.

— О, — воскликнул Большаков, — еще одну кинул! — Оказывается, у Большакова было не только хорошее зрение, но и наушники связи. — Ну-ка быстренько вниз! Быстренько! Быстренько!

Он, как наседка с цыплятами, сторожил каждое движение своих гостей и даже галантно подал руку Завете, когда она ступила на бетонную лестницу. У лестницы, кстати, не было перил, и можно было преспокойно сковырнуться к ее основанию и расквасить себе нос о бетонный пол двора. Костя сделал вид, что у него проблемы со шнурками, присел и крикнул: