Украинский гамбит. Война 2015 - [4]

— Я смотрю, вы так вольготно обращаетесь со связью, будто не знаете об «аваксах».

— Каких «аваксах»? — удивился Костя. — Так, говорят, один сбили над Азовьем? А второй — в районе Феодосии?

— То турецкие. Старые, дерьмовые. А если за вас примутся америкосы, то мало не покажется. Наведут на нас какие-нибудь F-15[7]. Ракет-то у нас теперь нет, ни С-200[8], ни даже С-125[9]. Пульнут каким-нибудь «шрайком» по лучу за сто километров, и получится как у Дудаева, мама не горюй. И вообще, старайся меньше включать компьютер, а то у нас все они полетели после одной-единственной электромагнитной бомбы.

— Ну да. Я и не подумал, — растерянно почесал затылок Костя. — Почти как в Югославии.

— Почему «почти»?.. — удивился Марков, смешно выпучив глаза. — Одно и то же, точь-в-точь. Прессу читать надо! — И засмеялся, обнажая крепкие, белые зубы.

— Прессу, конечно… — вконец смутился Костя.

С тех пор Костя готовил репортажи заранее: кодировал их, сжимал и выплевывал дважды в день на спутник, причем в разных местах. Для этого им приходилось долго лазать по развалинам. Игорь Божко, который их охранял, зевал, почесывался и вообще делал вид, что ему смертельно надоела такая работа и что, если бы не категоричный приказ Маркова охранять журналистов, он бы давно сбежал выискивать какие-нибудь приключения типа поймать наемника или найти жратву, с которой была постоянная напряженка. Когда же придут наши? — думал он. Но они все не приходили и не приходили. Поэтому-то никто ничего не знал. А связь глушили. И вообще, весь мир словно умер. Поговаривали, что и Белоруссию задели, но Игорь в это не верил, потому что тогда получалось, что началась Третья мировая. При этом он глядел на голубое весеннее небо и думал: «Нет, не похоже, войны так банально не начинаются. Вот когда я служил в Новосараево…» Костя и сам просидел две недели в Форт-Росси под Олово, там же, где и Игорь, но в другое время. И начинались длинные разговоры и воспоминания, кто когда где был, кто с кем знаком и кто как погиб. Они с Костей перебирали эти воспоминания, как старьевщики тряпки — по одному, детально, с разных сторон, медленно пьянея непонятно от чего: то ли больше от спирта, то ли больше от самих воспоминаний.

Сашка Тулупов тихо сидел где-нибудь в углу и слушал, как обычно, открыв рот от удивления. Костя спирта ему не давал, нечего было привыкать пацану к таким вещам. И вообще, Костя был за него в ответе, потому что знал его родителей и хотел, чтобы Сашка живым и со здоровой печенью вернулся домой. Но таких вечеров выдавалось мало. Обычно они вдвоем были загружены от восхода до заката: всегда на ногах, всегда куда-то бежали. Тулупов снимал, а Костя все больше записывал и обдумывал репортажи. Иногда ему в голову приходили совершенно гениальные идеи, как то: заснять с самолета панораму боев в городе, или допросить настоящего американца, а не их марионеток, или же сходить в ночной рейд с Сарайкиным. Для их реализации они готовы были соваться волку в пасть, за это их сдержанно, но неоднократно хвалили «дома», то бишь в отделе. Была в этом какая-то червоточина: получается, они там в тепле и уюте, а мы здесь спим на камнях, иной раз рассуждал Костя, хотя чувствовал, что эта командировка у него переломная в смысле карьеры, что его репортажи узнаваемы и имеют собственное лицо. К тому же ему было, кроме всего прочего, до жути интересно. Так интересно, что Сашка Тулупов иногда служил у него тормозом. Слава богу, что Костя к суждениям Тулупова прислушивался, понимал, что на рожон лезть не стоит, что они все же нужны живыми там, в Москве, и своим родным, и на работе, и вообще, если разобраться, в конце концов — Родине, хотя это и пафосно звучит. Но уж так они были воспитаны и живота своего не жалели.

На ночь глядя Сашка Тулупов куда-то смотался и притащил два одеяла — таких белых, что было жаль стелить их на пол.

Игорь Божко протрезвел и ходил как в воду опущенный: никто не давал ему опохмелиться, но дразнить побаивались, а только скалились в кулак.

— Ну гады… — злобно шипел Божко, — погодите, я вам тоже потом припомню и не налью!

От соседей пришел капитан — Герка Серомаха — в синей казачьей форме и принес ящик рыбных консервов. Капитан был весь как с иголочки: чистый, подтянутый, в хромовых сапогах, в которые можно было смотреться, и с шашкой на боку. Он рассказал, что они держали вокзал, но в субботу рано утром пришел состав из Днепропетровска.

— Понимаешь, проворонили… — рассказывал он с тем юмором, которым пытаются оправдать собственный промах. — Эти внаглую стали высаживаться на перрон. Балакали-то по-нашему, по-русски, а оказались бандеровцами из СНА[10], «наци» из других организаций и этномутантами. Последние отличаются деградированным сознанием трехлетнего ребенка. Они фанатичнее националистов, потому что их держат на амфетамине. Насадишь его на клинок, а он железо грызет и улыбается — боли не чувствует. Три дня бой шел. Дело доходило до рукопашной. Но дальше рынка их не пустили. А вчера окончательно разогнали по окрестностям. Так что вы смотрите в оба.

Костя в него вцепился и заставил все повторить на диктофон, но получилось не так, как в первый раз, потерялась свежесть восприятия. Ладно, потом сделаю конфетку, решил он, если получится, в чем он сомневался: Серомаха чего-то недоговаривал. Обычно за этим кроются не очень доблестные поступки, думал Костя, как то: добивание пленных и другие экзотические «штучки», о чем Серомаха говорить не хотел. Ну, не хочет так не хочет, подумал Костя, нам-то что?