Украинская каб(б)ала - [77]

– Тебя одного выселяют или всех ваших за компанию?

На что он ответил весьма язвительно:

– Наши уже давно уехали! Осталась парочка идиотов вроде меня!

– Так там ведь страшно! – огорчился я. – Турки вокруг, всякие мусульмане!.. «Гои», как вы говорите!

– Ну, ладно, ладно… – забормотал он, а затем, очевидно, это самое «ладно» стал повторять про себя, придумывая, как извернуться.

Я осторожно налил вторую чарку, промычал какие-то успокоительные слова, а затем принялся понуждать его к рассуждениям, понимая, что, выговорившись, человек непременно чувствует облегчение.

– Вот ведь придумали: выселять евреев в Израиль! Что они там забыли? Голгофу, что ли?.. Да не молчи ты! Помочь твоему делу можно? Ну, денег дать, чтоб отстали? – Я осекся, вспомнив, что денег у нас как раз-то кот наплакал.

Семен Львович, уставившись на меня осоловелыми глазами, произнес:

– Они хотят, чтобы ты с ними сотрудничал!

– Кто они? Да говори же, чтоб тебя черти разорвали!

– Правительство!

– Вот чудак! Что ж ты сразу не сказал! Это ж не с московскими царями дружбу водить, не графьям кланяться! Правительство ведь наше, родное, как ни верти! Я по ящику их морды видел! Скажу тебе, ничего страшного! Обычные хохляцкие физиономии! Плутоватые, жлобоватые, и карман, поди, свой не обижают, стервецы, но ведь не москали, верно?

Он усмехнулся, продолжая меланхолически жевать колбасу, а я решительно взял инициативу в свои руки:

– Ты, Сема, скажи, что надобно делать?! Может, я не только тебе помогу, но и свое положение поправлю. А то чертовы литераторы смутили своим отказом! Вон в каждой газетенке: «Кобзарь! Батька! Гений!» А как к делу, так рыло воротят! К памятнику цветы на тыщу рублей притащат, а живому хрен копейку дадут! Что делать, скажи?!

– А ничего не надо делать! – дрогнувшим голосом произнес Семка. – Задницу вылизывать надо!

– Это в каком смысле? – озадачился я.

– Не переживай, в переносном! Хотят, чтобы ты на весь мир заявил, что лучше нашего правительства в мире нет, что ты счастлив жить в одну эпоху с такими выдающимися сынами украинского народа!

– Тю! – рассмеялся я. – Да чтоб они тебя оставили в покое, я им такие оды спою, Гомер помрет от зависти! Державин в гробу почешется!

– Дурак ты, Тарас Григорьевич!

– Почему сразу дурак? Я понимаю, ты расстроен, да и я не хочу тебя отпускать на место вашего преступления, привык к тебе, как к брату! Я Щепкина так не любил, как тебя, а Михайла Семенович добрейшей души был человек! Всегда на помощь спешил!..

– Да погоди ты! – махнул рукой мой приятель. – Разве я не понимаю, что ты, добрая душа, обо мне печалишься? Ты о себе подумай! Ты… – Голос его дрогнул, и, как мне показалось, даже слеза повисла на краешке ресниц – Ты единственное, что есть у твоего народа, во что он еще верит! Народ этот тебя, конечно, не знает так, как я. Ты для него – как царствие небесное, которое не видишь, но веришь, что оно существует! А если начнешь хороводиться с гнидами, заплюют тебя потомки, Тарас! Так заплюют, что зарыдают ангелы, взвоют твои гайдамаки и маруси!

– Да что ж они хотят от меня? – воскликнул я, ударив кулаком по столу.

– Тебе немка что предлагала?

– Какая немка? – не понял я.

– Алиса! С которой ты в ресторан ездил.

– А что предлагала? – смутился я. – Взойти на сцену и отрекомендовать человека! Конечно, моя рекомендация дорого стоит, но для такого дела…

– У меня иной план был! – усмехнулся Семен.

– Чтоб я стал гетьманом всея Украины? Пожалуйста! Хоть сейчас выйду на Бессарабку и стану орать: «Братья! Доколе будем терпеть этих нехристей?! Москали кровь пили, ляхи помыкали, как скотиной, жиды…» нет, про жидов ничего говорить не буду, с вас довольно! В общем, скажу так: «Доставайте сабли, тащите пушки и гоните прочь эту погань! Рубай ее в капусту! Вешай на фонарных столбах!»

– Сядь и не ори! – поморщился Семен Львович. – Бунт он устроит! За тобой горстка безумцев пойдет, а остальные попрячутся по хатам и будут весь этот цирк по телевизору наблюдать. А вас перестреляют, как котят!

– Так войско же наше, украинское! – изумился я. – Как они посмеют в меня палить, если я для них Бог!

– Стрельнут! А потом слезу пустят, святым мучеником тебя объявят! Был такой случай в истории!

Мне нечего было возразить. Случай с Христом, на который тактично сослался мой собеседник, до сих пор служит примером, что толпа склонна жалеть своих героев лишь после того, как сама же их растерзает. Вон меня славили целых полтора столетия, надеясь, что канул в вечность и никогда более не сдвину сурово брови, как на этих дурацких памятниках. А ведь если припомнить, то хохлы из мелкопоместных холуев и прежде люто меня ненавидели, полагая, что я напрасно поднимаю национальную тему, мешаю им жить малороссами.

Окончательно растерявшись, я стал искать примирительный вариант.

– Может, поручкаться с этими, которые заправляют в Украине, а слов не говорить?

Но Семен Львович покачал головой и с тоской записного пьяницы вздохнул:

– Лучше налей бедному еврею, товарищ антисемит!

Мы рассмеялись и, облобызавши друг друга, крепко выпили, а затем затянули старую казацкую песню.

Эх, сукины дети! Что ж вы сделали с Украйной, зачем превратили ее в покрытку и лживо восхваляете опротивевшим суржиком?! Чума на вас!