Украинская каб(б)ала - [21]

Со слезами на глазах сержант Дурдела Н. Б. и дежурный по участку л-т Капец Б. Б. умоляли гражданина вести себя прилично и раздать дежурному наряду свои фото с дарственной надписью, но в ответ услышали националистические лозунги и оскорбления типа «рабы, подстилки, грязь Москвы» и тому подобное, включая нецензурные матюки.

В процесс допроса грубо вмешалось лицо еврейской национальности и стало требовать освобождения задержанного хулигана, заявив, что подозреваемый является ожившим памятником нашему любимому Кобзарю и мы не имеем права топтать казенными ботинками национальные святыни. В ответ мы вежливо попросили лицо израильской наружности не вмешиваться в наши внутренние украинские дела и всем отделением выставили его за порог, а затем продолжили беседу с человеком, похожим на памятник.

Обращаю Ваше внимание, что рваная рана на лбу и разбитая губа у товарища, нагло присвоившего себе полную фамилию Тараса Григорьевича Шевченко, появились в результате его добровольного падения с высоты своего роста на каменный пол 24-го отделения милиции.

Старший наряда прапорщик

Задавысвичка Т. Т.

30

Дневник Т. Г. Шевченко

3 марта 2014 года

Два дня не раскрывал тетрадь, ибо потрясение, которое довелось испытать, описать беспристрастно невозможно. И дело не только в совершенно разбитой физиономии, хотя глаз заплыл основательно, а из пищи могу принимать лишь чай да хлебать манную кашу, поскольку мешает опухшая губа. Болит душа! Болит куда горше, нежели лицо и почки, которые сатрапы обработали своими дубинками. О, светлой памяти граф Бенкендорф! О, милейший генерал Дубельт! О, добрейшие жандармы, конвоиры и палачи царской России! С огромным запозданием приношу свое раскаяние, что грешил на вас, обзывал всяческими непотребными словами, изливал на вас всевозможные проклятия! Какими нелепыми и смешными кажутся мне мои претензии к надзирателям Петропавловской крепости, куда меня угораздило попасть на время следствия по делу Кирилло-Мефодиевского братства! Конечно, порой те надзиратели всячески притесняли нас, не желая без мзды бегать в кабак за штофом для несчастных арестантов, они с видимым недовольством и даже с обидными для узника словами брали для передачи на волю письма и ходатайства, а за понюшку табака и вовсе приходилось унижаться, развлекая стражников чтением стихов. Но чтобы ни за что ни про что заехать человеку в морду, избивать его ногами, дубинками и даже табуреткой – такого не припомню ни я, ни те, кто прошел царские застенки! И за что?! За то, что, узрев в современных жандармах простых деревенских хлопцев, моих, можно сказать, единоверцев и одноплеменников с милыми украинскими фамилиями – Дурдела и Задавысвичка, попросил поговорить со мной на близком сердцу наречии? За это в морду?! О, презренные хохлы, забывшие могилы пращуров! Ничтожные рабы, лакеи, пытающиеся говорить на господском языке, не разумея, что говорят не по-московски, а на дикой смеси татарского с нижегородским! Нет, не могу описать, что творится в душе моей! Черт бы побрал этого жида (Слово «жид» зачеркнуто, вставлено «ученый». Примечание редактора.), что вернул меня из безмолвного небытия, будь он проклят со своим колдовством! А может, он это сделал с умыслом? Мол, погляди, Тарас Григорьевич, каковы твои соплеменники! В прошлые времена иудеев и ляхов мордовали, а как те закончились, принялись за своих? Люди, люди! На кой ляд я вам тут понадобился?! Кому верить, православные?! Черт бы вас задрал, сукины дети!

Болит рука, болит глаз, болит душа. На сегодня хватит.

31

Начальнику 3-го отделения (Надзор за творческой интеллигенцией) 5-го управления Службы безопасности Украины

Объяснительная

По сути происшедшего 4 марта 2014 года могу пояснить следующее.

Находясь на дежурстве по адресу Белорусская улица, дом 17, группа в составе старшего лейтенанта Соломко А. А. и лейтенанта Курочкина С. Ю. продолжала наблюдение за объектами «Пуриц» и «Гайдамак», которые после физического контакта с милицией вторые сутки не выходят из квартиры. В определенный момент наша группа синхронно почувствовала острую необходимость справить нужду: я – малую, а л-т Курочкин С. Ю. – большую. Во избежание конфликтной ситуации я позвонил в квартиру номер 9, где проживает гражданка Пламенная Любовь Борисовна. Объяснив причину своего внезапного визита, я встретил полное понимание со стороны вышеупомянутой женщины и, можно сказать, сочувствие. Поскольку л-т Курочкин испытывал нужду в более острой форме, он, вопреки субординации и регламента несения оперативно-розыскной службы (параграф 5, пункт 57), вошел в туалет первым. Я остался с гр. Пламенной А. Б. в ее квартире, а точнее на кухне, куда она пригласила меня для знакомства. Не прерывая наблюдение за возможным выходом объектов на улицу, я занял позицию у окна, из которого хорошо просматривался подъезд, а гр-ка Пламенная тем временем включила электрочайник.

После того как л-т Курочкин освободился, я приказал ему занять позицию у окна и вести наблюдение, а сам отправился в туалет, поскольку дошел до крайней точки человеческого терпения.

По моим подсчетам, я пробыл в туалете не более пяти минут, а когда вернулся на кухню, чтобы вымыть руки, то не обнаружил л-та Курочкина С. Ю. на боевом посту. Произведя визуальный осмотр квартиры, я нашел напарника в спальне, лежащим на хозяйке квартиры. Мне стало ясно, что л-т Курочкин С. Ю., забыв о присяге и воинском долге, занимается примитивным совокуплением с незнакомым человеком. Понимая, что выход из подъезда дома остался без надзора и объекты могут беспрепятственно покинуть свою квартиру, я приказал л-ту Курочкину С. Ю. немедленно прекратить противоправные действия, привести себя в порядок и занять место на боевом посту. Однако он упрямо игнорировал мои приказы, которые я повторял через каждые тридцать секунд. В данной ситуации у меня оставался один выход: применить табельное оружие и пресечь незаконный процесс. Однако согласно инструкции первый выстрел я должен был сделать в потолок, т. е. в сторону квартиры номер 14, где проживают армяне с двумя маленькими детьми. Кроме того, выстрелы могли вызвать волнение у жильцов всего подъезда, что в свою очередь привело бы к раскрытию оперативного задания и, как следствие, к его провалу.