Украина: моя война - [198]

27 августа 2014 в 8:57

Эль-Мюрид о Стрелкове. Известный блогер намекает на то, что Стрелкова вынудили уйти со своего поста в обмен на оказание силовой помощи, решающей для спасения ДНР и Новороссии в целом. Довольно легко вычислить, какие силы стояли за таким ультиматумом и кто, конкретно, испугался Стрелкова. Эль-Мюрид явно знает больше, чем говорит. Самое главное, что Игорь Иванович жив, в безопасности и, думаю, обязательно вернется в строй Русского Дела. Тем или иным образом.

31 августа 2014 в 10:39

Метаполитика

Общество между Капиталом и Традицией

Термин «метаполитика» несколько десятилетий продвигает Ален де Бенуа в духе «грамшизма справа». Речь идет в этом случае о применении тезисов Грамши об автономии интеллектуального дискурса в контексте надстройки и по отношению к базису (экономическое) и даже по отношению к надстройке как политике (относительная автономность политического сегмента надстройки доказана русским большевизмом и воплощена в ленинизме). Грамши же полагает, что интеллектуалы в любом обществе имеют существенную степень автономии и от базиса, и от политики. Поэтому они могут действовать суверенно: как действовали русские большевики, строя социализм в обществе, где еще толком не утвердился капитализм. Политика опережала экономику. Интеллектуалы же, по Грамши, в свою очередь, могут действовать также на опережение, но теперь и относительно базиса, и относительно политики (партий, государства, политических институтов и т. д.). Автономность интеллектуалов ставит их перед выбором: сказать капитализму «да» или «нет». Грамши называет это заключением «исторического пакта». Если интеллектуал встает на сторону буржуазии, он присягает капиталу и становится лояльным к политическим институтам буржуазного общества. Такая добровольная присяга капиталу называется «гегемонией» или «гегемонистским пактом». Стивен Гилл исследует феномен CFR и Трехсторонней комиссии именно как пакт, заключенный интеллектуалами Запада с мировым капиталом. В обществах цезаризма передовыми отрядами капиталистических реформ оказываются также часто именно интеллектуалы — носители гегемонии: рыночные отношения могут отставать, политические партии и институты буржуазной демократии представлять собой симулякры, но органические псы либерализма атакуют изнутри. И не только потому, что капитал им платит, а буржуазные политические институты продвигают и поддерживают: заключение исторического пакта с капиталом, переход на сторону гегемонии есть экзистенциальный выбор.

И наоборот. Интеллектуал даже в буржуазном обществе может пойти против капитала и буржуазной политики. При этом ему не обязательно быть членом антилиберальной партии. Речь идет о заключении органическим интеллектуалом исторического пакта с исторической силой, стоящей против капитала и буржуазной демократии. Для самого Грамши это было, естественно, выбором пролетариата. Левые последователи Грамши в Европе полностью поддержали эту идею. Будучи мелкими буржуа с точки зрения базиса, печатаясь в журналах, принадлежащих капиталистам и буржуазным партиям, они заключили исторический пакт против капитализма. И это стало нормой для европейской интеллектуальной элиты начиная с 60-х. Быть «коммунистом» для интеллектуала стало престижно. Революция 1968 года и последующие левые реформы в Европе — следствие этой контргегемонистской стратегии грамшистов, результат их исторического пакта с пролетариатом.

Де Бенуа и его группа GRECE, не будучи левыми, но будучи вместе с тем радикальными противниками либерализма и капитала с 70-х годов, решили применить эту же стратегию для распространения своих идей. Не имея политического представительства и тем более экономической инфраструктуры (новые правые стояли за традиционное сословное — трехфункциональное — общество против буржуазного, а такого общества не стало уже с начала Нового времени и буржуазных революций), «новые правые» де Бенуа предложили органическим интеллектуалам-нонконформистам заключить исторический антибуржуазный пакт с Традицией. И снова — как и левые — они могли использовать разные платформы, в том числе и буржуазные, для распространения контргегемонистского дискурса, но не слева, а справа. Это Ален де Бенуа и назвал метаполитикой. Метаполитика — это правая контргегемония, антикапитализм с позиции Традиции и традиционализма.

Это именно то направление, которое чрезвычайно важно для нашей цезаристской системы. Цезаризм прагматичен. Он не столько вырабатывает свой собственный идеологический дискурс, сколько стремится сдерживать либеральную гегемонию. Он тормозит, защищается, а иногда и идет на уступки. Преданные капиталу псы либерализма атакуют его, а цезаризм от них старается отмахнуться, сделав дискурс неопасным для себя. Поэтому цезаризм не может и не хочет оперировать с миром идей: единственные идеи для него — либеральные, но они-то и составляют для него основную опасность. Поэтому сопротивление гегемонии (глобализации, либерализму) не выходит за рамки пассивного сдерживания. Для цезаризма контргегемония, область идеологической контратаки, закрыта и недоступна. Поэтому политика цезаризма реакционная и контрреволюционная, но собственной позитивной активной повестки дня она не имеет. Я раньше недооценивал стойкости цезаризма, полагая, что в России мы еще не исчерпали потенциал политики, а следовательно, обращение к метаполитике не столь актуально. Но постепенно многие наблюдения, и в частности колебания Кремля в отношении проекта «Новороссия», заставляют полагать, что границы цезаризма, в том числе правые, более непроницаемы и тверды, нежели могло казаться ранее. Это делает метаполитику полем наивысшего приоритета. Становление последовательного контргегемонистского дискурса в пользу Традиции не может проходить в условиях конформности политическим основам цезаризма. 14 лет Путина показывают, что это вообще невозможно. Но и прямой атаки на цезаризм сторонникам Русской Идеи ни в коем случае осуществлять нельзя, так как этим непременно воспользуются могущественные силы глобального либерализма, то есть сама гегемония. Возникает патовая ситуация: цезаризм нельзя и далее полностью поддерживать в силу его структурных ограничений (отсутствие собственного смысла, проекта и жесткое, даже грозное — смотри историю со Стрелковым! — нежелание созидать позитивную идеологическую программу), но нельзя и атаковать, так как это немедленно будет использовано пятой колонной, то есть либералами, гегемонией. А этими двумя опциями — либо за Кремль (конформизм и полная апология цезаризма), либо против — вся политика в России исчерпывается. Поэтому перед нами открывается поле метаполитики. Она не противоречит цезаризму, так как он реагирует только на то, что представляет для него непосредственную политическую угрозу, и особенно на гегемонию (либеральная оппозиция). Все интеллектуальное цезаризму глубоко безразлично, в идеи он не верит. А либерализм в России не имеет достаточно сил, чтобы задавить на корню контргегемонию, так как его главным противником является еще довольно сильный, доминирующий цезаризм. Поэтому именно у метаполитики сейчас есть исторический шанс.