Украина, 1991–2007 - [144]

Исходным пунктом этого процесса можно считать две идеологе — мы советского времени, активно внедрявшиеся в массовое сознание с целью обеспечить идеологическую и политическую гомогенность общества. Первая заключалась в том, что «украинская социалистическая нация» успешно превращается в часть новой исторической общности — «советского народа». Вторая — в том, что население Украинской ССР, как и всего Советского Союза, движется к бесклассовому обществу, классы и социальные группы (рабочий класс, крестьянство, интеллигенция) постепенно исчезают. Конечно же, эти идеологемы были скорее проекциями идеологических постулатов на общество, на основе которых строились проекты социальной и политической инженерии, а не адекватным отображением реальной ситуации.

Общество было устроено куда сложнее, и это стало очевидным, когда исчезла идеология и политические структуры, объединяющие его (они же его, кстати, и разъединили). Многие аналитики склонны говорить об атомизации украинского общества, начавшейся уже в период «перестройки». Если говорить о действительно возросшем взаимном социальном отчуждении людей, этот тезис можно признать верным. В то же время, если речь идет о распаде привычных социальных форм, норм и представлений, то следует, наверное, говорить не столько об атомизации общества, сколько о том, что, с одной стороны, с исчезновением упомянутых идеологем сложность социального устройства общества и многообразие форм социальной организации стала более видимой и очевидной, а с другой — о том, что развернулся масштабный процесс трансформации старых социальных групп и появления новых.

Украина, как и все страны постсоветского пространства, пережила (и еще переживает) глубочайшую социальную эволюцию. Достаточно сказать, что исчезли целые социальные группы (колхозное крестьянство, например) и появились новые. Страна увидела предпринимателей, капиталистов, новую буржуазию во всем их «нескромном обаянии». Началось формирование среднего класса. Возник целый слой люмпенов, бездомных, беспризорных. Стали более явными контуры групп интереса/влияния. Появились новые или возродились старые формы общественной самоорганизации — от землячеств до неформальных молодежных групп, от «кланов» до каких-то полумифических дворянских собраний, от партий до сельскохозяйственных коммун. Многообразие, текучесть форм общественной самоорганизации, проявления на поверхности жизни самых разнообразных интересов изменили и способы общения и взаимодействия, при которых стандартный национальный проект образца XIX ст. выглядел достаточно проблематично. Возникла очевидная потребность в формулировании нового варианта национального проекта, способного объединить интересы очень разных социальных, культурных и конфессиональных групп — однако здесь приходится вновь возвращаться к проблеме элит и их качества, о которой уже говорилось ранее.

Масштабные социальные изменения привели и к серьезным сдвигам в социально-психологической сфере и в культуре. Многочисленные социологические исследования свидетельствуют о коренной смене ценностных ориентиров практически всех общественных групп. Старательно культивируемый в советском обществе эгалитаризм сменился не менее старательно культивируемым социальным неравенством, жаждой наживы и стяжательством. Пережитый населением тяжелейший социально-экономический кризис с переходом к стабилизации привел к расцвету компенсационных потребительских синдромов. Крах гражданской религии под названием «коммунизм» привел к массовой моде на традиционные и «новые» религии, причем масштабный «расцвет религиозной жизни» сопровождался не менее масштабным расцветом религиозной нетерпимости и общественного цинизма. Жизнь в состоянии перманентного шока усиливает бытовую агрессию и нетерпимость.

Развал инфраструктуры традиционно опекаемых государством сфер — образования, науки, здравоохранения — привел не только к критическому падению качества в этих стратегически важных для развития государства, общества и нации областях, но и к падению общественного престижа именно тех профессий, которые обеспечивают нормальное функционирование всех остальных сфер деятельности. Фрагментация общества, вполне естественная в условиях растущего разнообразия форм социальной жизнедеятельности, приобрела обычно игнорируемое аналитиками измерение — морально-этическое. Появились целые общественные группы, своими действиями не только демонстративно нарушающие закон и общепринятые моральные нормы, создающие свою специфическую «корпоративную мораль», но и транслирующие эти практики в общество, создавая таким образом крайне опасные прецеденты и распространяя правовой нигилизм, цинизм и духовное обнищание.

И, конечно же, серьезнейшей проблемой стала критическая степень отстраненности этого фрагментированного общества и составляющих его индивидов от участия в управлении государством, то есть отсутствие реальной демократии. В Украине сложилась ситуация, когда подавляющее большинство населения исповедует принцип невмешательства. Он нарушается лишь в периоды избирательных кампаний, и здесь некоторой компенсацией может служить то, что кампании эти были довольно частыми — в 1990–2007 гг. население Украины стало участником десяти общенациональных (четырех президентских и шести парламентских избирательных) кампаний, а также двух общенациональных референдумов (о региональных выборах и референдумах здесь не упоминается). Однако участие в избирательных кампаниях, особенно при наличии масштабных манипуляций общественным сознанием, нарушений избирательного законодательства и вмешательства действующей власти в избирательный процесс, вряд ли может считаться полноценной формой участия граждан в управлении страной.