Украденный трон - [57]

Но он вовремя вспомнил, что он здесь — инкогнито. Никто не должен знать, что он, Пётр, самолично явился осмотреть камеру арестанта.

Исподтишка покосился он на разодетых, сверкающих золотом чинов свиты и довольно усмехнулся.

Никто не сможет узнать его в этой простой епанче и грубых армейских тупоносых сапогах.

Однако комендант, приняв свиток с печатями и наскоро прочитав его, взглянул на адъютанта Унгерна, подавшего ему царский указ о немедленном показе крепости, и самый низкий поклон отвесил именно ему, незаметному офицерику с красным носиком и крупными рябинами на белом длинном лице, и всё порывался поцеловать ему руку.

Пётр спрятал руку за спину и спрятался за спинами своих раззолоченных слуг. Однако довольно покусал обветренные губы и спрятал усмешку за скромным выражением лица.

Ржаво и зловеще заскрипели цепи, на которых поднималась герса, закрывающая проход каналом в крепость. Острые пики мрачной решётки нависли над головой. Пётр невольно поёжился, когда катер проходил над остриями решётки.

Ворота распахнулись, издавая простуженный стон потревоженных не вовремя чудищ. Пётр плотнее прижался к борту катера. Неприятное ощущение, когда в голову тебе смотрят острейшие пики подъёмной решётки, нависая зловеще и устрашающе. Вот-вот свалится на голову такая пика и пронзит насквозь.

«А что, подумал Пётр, — внезапно развеселясь, неплохая была бы казнь, если бы такой вот тяжеленной пикой — с размаху да по голове». Он уже развил эту мысль, представляя, как извивается тело человека, насаженное снизу на этот острый кол, потоками крови окрашивая суровую ледяную воду канала.

Но потом со вздохом вспомнил, что русские давным-давно изобрели для такой казни более дешёвый и удобный способ — сажали на кол. И с сожалением отметил, что казнь на герсе была бы дорогой и неудобной. Это ж сколько солдат надо держать и как высчитать, чтобы пика решётки упала прямо на голову. Только случайно можно попасть прямо в голову. И кроме того, думал он, человек сразу станет мёртвым и уже не почувствует прелести мук. Да, жаль, думал он, это где-нибудь в Европе такая мысль показалась бы изобретательной, могла бы там что-то значить, а здесь, в дикой России, и так достаточно варварских способов отнять жизнь у человека, и не просто, а в мучениях и пытках. Человека? Он опять усмехнулся. Это холопы-то — люди?

Катер пришвартовался к осклизлому боку подъёмного канала, солдаты быстро выскочили и стали по бокам трапа, подвинув его к самым ногам императора.

Пётр бросил взгляд по сторонам. Какая тесная она, эта крепостца, крохотная и мрачная. Стены серые, зловещие, бастионы-башни круто вздымаются вверх, тяжело и угрюмо. Справа — крохотный одноглавый собор с небольшим колоколом, слева в тяжёлых толстых стенах — кованые двери в казармы солдат.

Он ощупал взглядом Светличную башню — крепость в крепости, отделённую ещё одной стеной. Да, тут не очень-то развлечёшься, хотя эту поездку он задумывал как развлечение. Он не успел додумать свою мысль до конца, потому что нога его скользнула на просмолённом трапе и он едва не упал. Но его тут же подхватили крепкие руки, и он поднял глаза на матроса, поддержавшего его.

Матрос был светлый, алел румянцем во всё лицо, серые улыбчивые глаза прятались под нависшими светлыми бровями. Петра поразил вид солдата, и он развеселился. С такими никакая Дания не страшна, а им будет весело умирать за его Голштинию... Пока они шли по бесконечным каменным переходам и лестничкам, едва ли не согнувшись, Пётр старался держаться позади всех. Он зорко следил, чтобы не остаться одному, иметь впереди крепкую спину, а сзади — осторожные зоркие глаза и чтобы люди были свои — барон Унгерн, толстый Корф, подальше — Нарышкин. Он усмехнулся, услышав, как тяжело отдувается толстый Корф, взбираясь по узким лестницам, и злорадно думал, что нелегко нести такую тушу в узких и длинных переходах.

Комендант Бередников остановился наконец перед маленькой кованой дверью и вошёл в сени, небольшую прихожую, где стояли на часах двое дюжих часовых. Спеша и бурча, Бередников начал стаскивать замки и засовы с ещё одной небольшой, кованной из чистого железа двери, лязгая ключами и гремя замками.

Пётр, стоя позади свиты, одобрительно покачивал головой. Из такой двери можно выйти только при очень сильном желании, да и то одному вряд ли возможно справиться со всеми этими замками...

Позади других он вошёл в камеру узника. Свита расступилась, пропуская вперёд императора.

Каменный мешок — узок и длинен. Почти шесть метров в длину, три — в ширину, пополам перегорожен тесовой ширмой. Сводчатый потолок, побелённый простой извёсткой, нависал над камерой. Слева зеленели изразцами своды высокой печи. Топки здесь, в камере, не было — топили из сеней.

Вправо от ширмы, перед узким, как бойница, и низким окном, забранным толстой кованой решёткой и забрызганным чёрной краской, стоял крепкий тяжёлый дубовый стол, ничем не покрытый. На нём в простом жестяном шандале горели две свечи, узкие и длинные. Вдоль стола шла широкая тесовая лавка, прикрытая рогожей, на столе лежали толстые, в телячьих переплётах, с серебряными застёжками книги, древнего, старого письма, — все сплошь божественные: Часослов, Четьи-Минеи, молитвенники.