Украденные небеса - [3]

Малышка вцепилась в его руку и, глядя на него своими чудесными голубыми глазами, пролепетала: «Папа, когда приближается время твоего приезда, я просыпаюсь и просыпаюсь, и думаю, что ты уже здесь, и постоянно бегаю в твою комнату, пока с холодными ногами не падаю без сил. А если ты будешь спать в кресле рядом, то я, проснувшись, смогу до тебя дотянуться и убедиться, что ты наконец-то приехал, что ты настоящий».

Разумеется, Эйдан не возражал, ведь ради дочери он был готов на все, так что вполне мог провести несколько часов в кресле, рядом с постелью малышки, только бы она не тревожилась. Правда, тогда он даже не подозревал, что эти дежурства станут драгоценнейшими минутами его жизни. Минутами, когда он мог любоваться очаровательным личиком Кассандры. Глядя на спящую дочь, Эйдан знал: с ней все в порядке, она счастлива и никто не сможет обидеть ее.

Склонившись над кроватью, Эйдан отвел в сторону богато расшитую штору и увидел разметавшиеся по подушкам серебристо-пепельные локоны. На мгновение перед его мысленным взором возникли картины: маленькая девочка держит в руках куклу, которую он привез ей из Лондона; малышка сосет пальчики, сунув их в свой крохотный ротик. Эйдан потерял счет часам, проведенным в тревоге; он боялся, что дурная привычка испортит форму ее хорошеньких губок. Увы, с каждым прожитым днем к Кассандре неотвратимо приближались куда более грозные опасности…

Она взрослела. У Эйдана защемило сердце, когда в утреннем свете перед ним предстало лицо девушки, которая вот-вот превратится в молодую женщину. Даже во сне ее черты, до боли знакомые, но странным образом изменившиеся, выражали ожидание.

Грудь Эйдана полоснуло болью — он вдруг почувствовал неловкость, почувствовал себя лишним у кровати дочери. Неужели его ночным бдениям пришел конец?

Да, похоже, пришло время навсегда убрать из комнаты дочери кресло с одеялом.

К сожалению, с этим ничего нельзя было поделать, и Эйдан прекрасно это понимал. Более того, он знал, что со временем Кассандра покинет его, оставит так же, как когда-то оставила свою старую куклу.

Эйдан закрыл глаза, вспоминая, как дочь расспрашивала его во время их последней встречи:

«А моя мама была красивой, когда ты впервые ее увидел на балу у генерала Мортона?»

Эйдан попытался не выдать своих чувств.

«Да, она была очень красивая».

Красивая и хитрая, эгоистичная и жадная до удовольствий. Глупая, испорченная, безмозглая девчонка, бросившаяся в объятия распутника, совершенно не думая о том, что тем самым обрекает своих близких на страдания.

«Миссис Бриндл говорит, что мама была первой красавицей сезона и что у нее был с десяток поклонников, готовых драться на дуэли за право подать ей крохотную рюмочку миндального ликера. Когда же она сбежала с тобой, трое из ее поклонников впали в глубочайшее уныние, так что их отправили на морское побережье лечиться, а еще один от отчаяния едва не застрелился. Как ты думаешь, у меня тоже будет много поклонников, когда в Лондоне откроется мой сезон?»

Эйдану всегда было трудно говорить о Делии. Ему стоило огромного усилия скрывать ненависть к этой женщине, не давать презрению проявиться в голосе или во взгляде, чтобы не причинить боли единственному дорогому существу, увенчавшему его союз с Делией Марч.

Но когда мечты о Лондоне — о балах и театрах, вальсах и флиртах — начали просачиваться в разговоры дочери, Эйдан наконец осознал весь ужас своего положения.

«Мой сезон в Лондоне…»

Как часто эти слова звучали у него в ушах! Они мучили и терзали его сильнее, чем ранение в плечо, полученное во время дуэли.

Его приводили в ужас мысли о том, что Кассандру посещают фантазии, которым не суждено осуществиться. Эйдан прекрасно сознавал свою ответственность за ее неизбежное разочарование; он слишком остро чувствовал свою вину, и эта боль вытравила в его душе незаживающую рану.

Много лет назад он отвез свою дочку в безопасное место на берегу Ирландского моря. Маленькая принцесса объезжала свое личное королевство в позолоченной коляске, влекомой испанскими пони, которых Эйдан купил специально для нее. Заливаясь беззаботным смехом, она бросалась ему в объятия, и он не уставал ею восхищаться — его дочь была воистину чудесным ребенком.

Но теперь над ними нависла опасность, которую он прежде никогда не брал в расчет: его ясноглазая малышка превращалась в юную женщину; и конечно же, для нее не существовало слова «невозможно», она даже не подозревала, что скандал десятилетней давности мог оказать какое-то влияние на ее жизнь. Увы, грехи родителей не могли не отразиться на репутации Кассандры.

Эйдан отдал бы всю свою кровь до последней капли — только бы избавить дочь от страданий. Но в то время, когда он действительно мог кое-что сделать для Кассандры, он был слишком эгоистичным, слишком легкомысленным, а теперь стало поздно — многое уже изменилось, и время было упущено.

Он осторожно прикоснулся кончиком пальца к шраму на лбу дочери, обычно скрытому под волосами. Эта белая полоска являлась зловещим напоминанием о том, что он едва не потерял Кассандру.

В следующее мгновение ресницы девушки затрепетали, и на Эйдана уставились огромные голубые глаза. Кассандра восторженно вскрикнула и бросилась на шею отцу.