Украденные горы - [29]

— Уж не земляк ли? — по-украински спросила панночка.

У Петра от удивления широко раскрылись глаза. Фея-волшебница говорит на его родном языке… И где? Здесь, на севере, на берегах Невы.

— Кто вы? — вырвалось у него.

— Да волшебница же, — словно подслушав его мысли, ответила в тон ему девушка. — Русалка днепровская. А вы кто такой будете, милостивый государь? С Украины?

— Нет, из Галиции.

— О! — воскликнула она с радостным удивлением. — Галичанин?

Подавленный холодной величавостью дворцов, один среди этого чужого ему мира и равнодушных к его судьбе людей, Петро проникся необыкновенно теплым чувством к девушке, говорившей на родном ему языке.

— Да, панночка, я галичанин. Лемко. Может, слышали про такой народ?

Петро стоял перед ней, готовый отвечать на вопросы, как отвечают после долгой разлуки родной сестре, матери, как отвечают любимой девушке. Но вместо того, чтобы расспрашивать, панночка подвинулась на сиденье и показала на освободившееся место.

— Садитесь, пожалуйста.

Все еще держа коробочку в руке, Петро, без малейшего колебания, сел рядом. Когда извозчик, причмокнув, натянул вожжи и гнедой рысью помчал по Невскому, у Петра было такое чувство, будто он стал одним из героев Шехерезады и сейчас начнутся чудесные превращения: фея-волшебница завезет его в свое сказочное царство и там превратит во влюбленного принца…

— А позвольте вас, сударь, спросить, — обратилась к нему панночка, — каким ветром вас занесло в нашу Северную Пальмиру?

Петро повернул голову, заглянул в искристые, словно пронизанные полуденным солнцем, карие глаза девушки, с любопытством разглядывавшие его. Вопрос был неожидан. После беседы с высокопоставленным чиновником он начал понимать, что та цель, ради которой он прибыл в Петербург, не заслуживает серьезного внимания и что все это может показаться панночке просто смехотворным. Ее чары продолжали действовать на него, хотелось понравиться ей, показать себя человеком, исполненным чувства собственного достоинства, рыцарем, а не тюфяком, у которого полиция может делать обыски.

— Моя миссия, многоуважаемая панна, очень скромна, — начал он и, чтобы избежать ее взгляда, повернул голову и уставился глазами в широкую спину кучера. — Я, если позволите, всего лишь обыкновенный путешественник. Люблю странствовать по свету. Каждые школьные вакации уезжаю куда-нибудь за пределы Австрии.

— Ну, и какое у вас впечатление от русской столицы? — спросила девушка. — Что вам здесь нравится и что не нравится?

Петро пожал плечами:

— Я ее почти не видел. Кроме Невского проспекта и Дворцовой площади.

— И в Эрмитаже не были?

Петро покачал головой:

— Нет, не был.

— Странно. Вас, может, интересует сам процесс путешествия? Ну, так сказать, механическое передвижение по земле, мелькание телеграфных столбов за окном вагона…

Боже, что он слышит! Сколько иронии в ее словах! И это из милых малиновых уст, что недавно чаровали его своим смехом. У него горит лицо от стыда, он не находит слов, чтобы защититься, он едва в состоянии выдавить из себя:

— Произошли непредвиденные обстоятельства, которые, поверьте мне, панна, перечеркнули все мои добрые намерения.

— Вас, может, попросили оставить столицу? — спросила та приглушенным голосом.

Петро опустил голову, не зная, что ответить. Сказать неправду божественной девушке он считал святотатством, а правду сказать — тоже не решался, не хотелось выставить себя на посмешище.

— Мое горе — не только мое личное горе. Если разрешите… Мне не хотелось бы говорить на эту тему…

Панночка поняла замешательство Петра по-своему, она остановила извозчика и, расплатившись с ним, попросила Петра продолжить прерванный разговор не за спиной кучера («Она, сударь, тоже имеет уши»), а без свидетелей, по дороге к дому.

Пошли вдоль гранитной набережной. Петро смотрел на величавую, тихую Неву, на легкие белые катера, что шныряли, обгоняя тяжелые баржи, на самом же деле был озабочен совсем другим: как отрекомендоваться панночке? Но прежде чем рассказать о себе, он хотел бы знать, кто она? Откуда взялась? И почему беспечный смех ее сменился тихой печалью и даже озабоченностью? Украинка в Петербурге… Глядя на свертки и пакетики, можно было принять ее за великосветскую столичную франтиху, даже за пустую кокетку, однако серьезная беседа, которая давеча завязывалась между ними, исключала это предположение. Кто же она в действительности?

Какое-то время шли молча. Петро загляделся на закованную в гранитные берега широкую Неву. Следил за белой стайкой парусников, что проплывали у противоположного берега. Хотел спросить, что за здание на том берегу — с низкими, приземистыми стенами и высоким золотым шпилем над ними, но не решился нарушить молчание: девушка думала о чем-то своем. И пусть молчит, ему и так хорошо с нею, он тем временем разглядит хорошенько это необычное сооружение, что поблескивает под солнцем золотым шпилем.

— Простите, сударь, — вдруг произнесла девушка, — а ведь вы не ответили на мой вопрос. Я поняла, что вас высылают из Петербурга, как лицо неугодное?

— Нет, я сам уезжаю. — В голосе Петра звучали невеселые нотки. — Я таки действительно чувствую, что никому здесь не нужен.