Украденная любовь - [10]

— Никто не может нарисовать шедевр, едва взяв в руки карандаш, — терпеливо произнесла Элиза, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Для этого нужно много практиковаться.

— А я не хочу практиковаться! — крикнул Обри. Неожиданно он поставил обе ноги на пол и, прежде чем Элиза успела ему помешать, рывком поднялся из шезлонга, куда этим утром усадил его Роберт. В следующий миг, издав крик боли, он рухнул на палубу.

— Обри! Обри! — В мгновение ока Элиза оказалась на коленях рядом с ним. — С тобой все в порядке? Скажи мне, дорогой, пожалуйста, скажи мне что-нибудь!

К ее крайнему изумлению, мальчик прижался к ней и разразился слезами. Исчез ужасный маленький тиран, отравлявший всем жизнь еще несколько минут назад. Всего лишь испуганный ребенок, страдающий, измученный, рыдал сейчас в ее объятиях. Элиза помогла ему сесть и нежно коснулась губами его спутанных темных кудрей.

— Тихо, тихо, мой хороший! Все будет в порядке, вот увидишь.

— Нет, — потряс головой Обри. — Со мной никогда не будет все в порядке. Я останусь калекой. Калекой! Я никогда не смогу ходить, ездить верхом, ничего не смогу!

— Это не так, Обри. Ты сможешь делать множество вещей, только ты должен дать себе больше времени и как следует постараться.

— Но я не могу, не могу! — всхлипывал он.

— Можешь! — твердо сказала Элиза, знаком отсылая прочь встревоженного Роберта, появившегося на палубе. — Любое занятие требует практики. Много, много часов практики.

— Я же не о рисовании говорю, — жалобно протянул Обри, отстраняясь от нее и вытирая глаза рукавом. — Рисование — это для девчонок и маменькиных сынков, а я хочу быть таким, как прежде. Хочу ходить, бегать… — Он снова разразился безудержными рыданиями, но на этот раз Элиза молчала и только поглаживала его по плечу. Да и что она могла сказать, как утешить его? Все ее уверения были лишь пустыми словами, она выдавала желаемое за действительное, а на самом-то деле откуда ей было знать, сможет ли он когда-нибудь стать прежним?

Эту поездку вместе с Обри Элиза задумала, только чтобы убежать от Майкла. Обри и его несчастье послужили ей лишь предлогом, но теперь она видела все в ином свете. Дела Обри обстояли куда хуже ее собственных, а что касается Майкла… Майкл по-прежнему вселял в Элизу трепет, однако она начинала понемногу верить, что он в самом деле любит ее. Возможно, рассуждала она, свадьба с Майклом — не такое уж страшное событие, как ей казалось, и они сумеют быть счастливыми. Но теперь между ней и этим моментом неожиданно встал Обри, в обществе которого ей предстояло прожить еще целых шесть месяцев.

— Послушай меня, Обри Хэбертон! — решительно сказала Элиза. — Давай заключим с тобой договор. Ты будешь моей сиделкой, а я — твоей. — Она вытерла мокрые щеки мальчика своим кружевным платочком. — Каждый день — скажем, в течение часа — я буду полностью руководить твоими действиями, а в течение следующего часа ты будешь полностью руководить мною.

— Что… что ты имеешь в виду? — заикаясь от слез, спросил он.

— Я имею в виду, что каждый из нас будет по часу в день заставлять другого делать что-то для укрепления его здоровья.

Обри перестал плакать и на несколько мгновений задумался.

— А с тобой что? — недоверчиво спросил он. — Ты не выглядишь больной.

В самом деле, что? Элиза так часто забывала об этой стороне своей жизни.

— У меня болезнь, которая называется астма, — объяснила она. — В твоем возрасте мне было гораздо хуже, чем сейчас. Но доктор до сих пор советует мне беречься и не перенапрягаться. Мне вредно дышать слишком глубоко.

— Почему?

Элиза пожала плечами:

— У меня с самого рождения плохо работают легкие. Когда я была моложе, они порой совсем отказывали, я тогда теряла сознание и синела.

— Синела? — недоверчиво переспросил Обри.

— Ну, по крайней мере, так мне рассказывали Леклер и Перри.

— И сейчас с тобой тоже может такое случиться? — В голосе Обри звучало такое любопытство, почти надежда, что Элиза улыбнулась.

— Не думаю. Вообще-то настоящих приступов со мной не было… года четыре, по-моему. Ну так что, заключим мы с тобой договор? — вернулась она к прежней теме.

Обри испустил тяжелый вздох, но выглядел он при этом значительно веселее, чем раньше.

— Пожалуй, да, — согласился он. — Все равно больше делать нечего. Но только на час!

С помощью Элизы Обри кое-как удалось снова занять свое место в шезлонге, и вовремя — с нижней палубы появилась Агнес, пыхтя и отдуваясь после восхождения по короткому, но крутому трапу.

— Обри должен принять лекарство, — важно объявила она, выуживая из кармана коричневый пузырек. — И ему пора отдохнуть.

Элиза предостерегающе сжала руку Обри, предупреждая новую вспышку.

— Дай мне, Агнес, я прослежу, чтобы он его принял. У нас сейчас… урок географий, — на ходу придумала она, молясь про себя, чтобы между этими двоими опять не разгорелась ссора. К ее величайшему облегчению, Агнес без возражений отдала ей пузырек. Корабль слегка качнуло, и бедная женщина мертвой хваткой вцепилась в поручень.

— О, дорогая моя, — простонала она, — мне что-то нехорошо, право, нехорошо.

Ее лицо действительно покрывала зеленоватая бледность, взгляд блуждал, и Элиза поспешно махнула Роберту, чтобы он увел женщину в каюту. «Бедная Агнес, — подумала Элиза, — должно быть, у нее mal de mer