Украденная дочь - [44]

Сейчас на дворе был сентябрь. По мере того как дни мелькали один за другим, температура понижалась, ночью становилось уже довольно прохладно, дул ветерок, однако ему было, конечно, очень далеко до ледяного ветра в тот далекий день. Вспоминая о нем, я снова почувствовала, как холод пронизывает меня, ребенка, аж до костей, хотя сейчас я была уже не ребенком, а взрослой девушкой довольно крепкого телосложения, способной выносить и не такие холода. Чтобы предпринять это путешествие в прошлое, я надела куртку, подаренную мне родителями на Рождество. Она была тускло-коричневого цвета, с пряжками и застежками-молниями на рукавах. Если расстегнуть эти застежки, то становились видны рукава рубашки или свитера, которые я носила под курткой. Я старалась надевать ее со спортивным костюмом и не носить уж слишком часто, чтобы она не потерлась. Когда мне подарили эту куртку, она стала для меня очень приятным сюрпризом, потому что была довольно дорогой. Мама сказала, что куртка мне очень идет. В то Рождество я работала в торговом центре «Эль-Корте-Инглес», заворачивала там рождественские сувениры, а на заработанные деньги купила всем подарки: маме — флакон духов «Шанель № 5», отцу — ремень, Анхелю — несколько приключенческих романов. Мама сказала, что не хочет привыкать к таким дорогим духам, однако решила, что они послужат неплохой визитной карточкой при общении с клиентами, и стала пользоваться ими каждый раз, когда отправлялась на работу. Они у нее, тем не менее, все еще не закончились.

Помнил ли о том далеком январском дне Анхель? Мне не хотелось ему пока ни о чем рассказывать. Зачем заставлять брата напрягать память и вообще усложнять ему жизнь? Он и без того был довольно странным юношей. Он в тот день, насколько я помню, смотрел то на мелькающую за окном вагона темноту, то на нас с мамой невидящим взглядом. Ему тогда, конечно же, даже голову не приходило, что несколько лет спустя я буду вспоминать об этой сцене, сидя в таком же вагоне метро. Я вышла на станции пересадки и перешла на другую линию, смутно припоминая, что мы сделали то же самое семь лет назад. Мы шли очень быстрым шагом — почти бежали — за мамой, причем не столько я, сколько Анхель. Он бежал, с трудом передвигая ноги, потому что они у него все время болели.

Хорошо это или плохо, но детство мое уже закончилось, и я теперь тосковала по нему — тосковала сейчас так сильно, как никогда раньше. Мне вспоминалось, как мы отдыхали летом в Аликанте, как бегали туда-сюда просто потому, что нам нравилось бегать, как смеялись и плакали просто потому, что нам так хотелось. Я, наверное, никогда уже не буду жить сегодняшним и только сегодняшним днем, потому что я теперь очень много думала о будущем — будущем своей матери и будущем вообще всех своих ближайших родственников, — а также о том, что я пропущу один год обучения в университете. А может, я встречу свою большую любовь? Моим подругам очень нравилось смотреть романтические фильмы. Мне же такое смотреть не нравилось, потому что после них я всегда выходила из кинотеатра расстроенной. Меня раздражали поцелуи и страстные взгляды, которыми обменивались актеры и актрисы: мне казалось, что это как раз то, чего лично я была лишена всю свою жизнь.

Когда мне оставалось ехать еще две остановки, подошел какой-то парень и вручил мне приглашение на концерт, который давала в одном из молодежных клубов его музыкальная группа. Группа эта называлась «BJ3436» — как какая-нибудь недавно открытая планета. Парень смотрел на меня пристальным взглядом, не моргая. Он сказал, что ему очень хотелось бы увидеть меня на концерте, а также проводить меня, куда бы я сейчас ни направлялась. Я ответила, что моя сегодняшняя поездка имеет особое значение и что я предпочитаю побыть сейчас одна, но я постараюсь — если смогу — прийти на концерт и послушать, как он выступает.

— Думаю, ты не придешь, — сказал парень, по-прежнему глядя мне прямо в глаза.

— Почему?

— Потому что если ты даже сейчас, во время этой скучной поездки в метро, не хочешь со мной пообщаться, то тем более не захочешь ехать черт знает куда только ради того, чтобы меня увидеть. Ты забудешь о своем обещании. Я запишу тебе свой номер телефона.

Он достал шариковую ручку, взял меня за руку и написал что-то на моей ладони.

Он вышел на той же станции, что и я.

— Если придешь, позвони мне, чтобы я нашел тебя после концерта. И если не придешь, тоже позвони.

— Ты не спрашиваешь разрешения, прежде чем писать на руке?

— Когда у меня нет на это времени, то не спрашиваю.

Возле телефонного номера он написал свое имя: Матео.

Как это было некстати! В какой-нибудь другой момент мне понравилось бы, что он ведет себя так напористо и появился как раз тогда, когда я подумала о своих шансах встретить любовь. Волосы у этого парня были почти такими же длинными и растрепанными, как у меня. Сережек в ушах у него, правда, не было, зато на правом безымянном пальце красовался большой перстень из потемневшего серебра с изображением кобры. Одет он был в джинсы и черную футболку навыпуск. Мне очень не понравилась его коротенькая и тоненькая, клинышком, бородка, но бородку ведь можно и сбрить. Больше всего мое внимание привлекли его глаза: немного заспанные, задумчивые — как у поэта, — с веками, которые, казалось, так и норовили сомкнуться. Я никогда не общалась с человеком творческим, но сейчас был неподходящий момент для того, чтобы об этом думать.