Укол рапиры - [39]

— Да ну, — сказал Андрей. — Такой здоровый, вдвое больше тебя.

— Ну и что с того? — обиженно спросил Шура. — При чем здесь рост? В средние века люди вообще были куда меньше…

А Витя молча перерабатывал полученную информацию. Потом сказал:

— Он, может, в Нинку это самое?

— Сохнет, — пояснил Андрей.

— Или вообще зол на тебя за что-нибудь? — предположил Женька.

Шура пожал плечами.

— Нет, по-моему. Мы с ним, вообще-то, в жизни ни о чем не говорили.

— А к Нинке он как? — настаивал Витя на любовной версии.

Шура опять пожал плечами. И потом ужасно покраснел. Покраснел, потому что вспомнил про то, о чем не сказал ребятам — как они с Ниной целовались на лестнице. Два раза. И как он был неловок… Ему вдруг показалось, что, во-первых, это и так всем ясно, а во-вторых, если его подозрения оправданны, значит, Сенька следил за ними, а раз следил, то, выходит, все видел. И Шура, вспоминая молниеносно все подробности, о которых забыл подумать вчера ночью, так как быстро уснул, уже уверил себя, что, конечно же, чья-то тень мелькнула в подъезде, когда он повернулся и пошел от Нины, даже еще до того, как крикнул ей «спокойной ночи».

Но друзья то ли привыкли к цветовой гамме на его лице, то ли просто ничего не заподозрили, только сосредоточили все внимание на том, что именно нужно сейчас сделать для уточнения Шуриных догадок и для отмщения.

Когда Шура входил в класс, то почти столкнулся с Ниной. Он и взглядом с ней встретиться не успел, как почувствовал — у него по лицу и по шее побежала краснота. Даже ключицы зачесались. Он быстро отвернулся, будто не заметил ее, но Нина его окликнула:

— Здравствуй, Шурик!

Сказала обыкновенным голосом, а Шуре показалось, что закричала на всю школу. И потом это «Шурик»! Его в жизни так никто не звал. Дома его называют «Сасик» или «Сас», но это ведь с самого детства: он так привык к этим именам, что и не замечает их. А тут на тебе: «Шурик»!

— Привет, — ответил он небрежно и поднял руку, как будто почесывая щеку и висок; на самом деле чтобы хоть немного скрыть, как покраснел.

После второго урока в сопровождении Вити, Женьки и Андрея, шедших поодаль, Шура подошел к дверям девятого «В» — посмотреть на Сеньку… А, вот и он! Шура мысленно примерил на него лыжную шапочку с низко надвинутым козырьком.

— Ну как? По Сеньке шапка? — спросил Витя.

Шура не знал что и ответить. То ему казалось так, то эдак. Но что определенно: ведет себя Сенька подозрительно — физиономию воротит, словно их здесь и нет. А с другой стороны — чего ему на них глазеть? Что он, не видел их? Да и никаких между ними общих дел не было и нет.

— Эврика! — на греческом языке сказал вдруг Женька. — Пошли вниз, быстро!

— Куда? — спросил Андрей. — В буфет?

— В раздевалку. Поглядим на головные уборы дружественного нам девятого «В». Шурка, помнишь цвет?

— Правильно, — сказал Витя. — Ты прямо помесь Эркюля Пуаро с комиссаром Мегрэ. Мы тебя будем звать Пугрэ…

— Зовите меня Холмсом, — скромно сказал Женька.

— Ладно вам, — сказал Шура. — Пошли быстрей… Какие юмористы!

И после того, как он так их обозвал, все помчались вниз по лестнице в раздевалку, куда добрались благополучно, если не считать двух-трех замечаний, полученных от учителей из-за скорости передвижения.

Если бы у них было побольше времени, они бы не оставили эти замечания без ответа, а разъяснили консерваторам учителям, что времена теперь иные: сам директор Алексей Евгеньевич Горюнов разрешил ученикам бегать во время перемен. Даже драться разрешил — если по делу: для защиты себя или другого, слабого… Так прямо и сказал… И выгонять из класса запретил. И голос на учеников повышать…

— …Что, папиросы забыли? — спросила многоопытная тетя Паша, школьная нянечка.

— Сигары, — ответил Витя. — Мы курим только гаванские.

— Есть! — закричал Андрей. Он первым увидел висящую на крючке шапку с козырьком, синюю, с белыми буквами «SKI», что значит «лыжи».

— Да, — сказал Витя. — Это, конечно, улика. Но, с другой стороны, разве один Сенька во всей Российской Федерации носит такую штуковину?.. Вон, кстати, еще похожая… И еще…

А Шурой, когда разгадка уже казалась так близко, опять овладели сомнения.

— Ребята, я не уверен, — сказал он. — Может, Сенька тут абсолютно ни при чем. А я на него катить буду…

— Надо его на пушку взять! — предложил Женька, когда шли по вестибюлю.

— На гаубицу, — сказал Витя. — А как?

— Очень просто. Подходим, глядим в упор, и кто-то говорит: «Хорошая у тебя шапочка, только очень уж надвигаешь, когда людей бьешь, надо это с открытым забралом делать».

— Постой, — сказал Витя, — я запишу, никак не запомнить.

— Он четко говорит! — закричал Андрей. — А ты что предлагаешь?

— Хорошо, — сказал Витя, — трое, значит, глядят в упор, один спрашивает, а он не краснеет, не бледнеет, глаз не отводит и отвечает: пошли вы, вообще, от меня подальше, ничего я не знаю. Тогда что?.. Тоже четко?

Шуре было приятно, что товарищи принимают такое участие в его делах; но еще он и злился на них и на себя потому, что ничего придумать не могут; кроме того, в нем сидел противный страх: если это правда Сенька и если он, Шура, будет продолжать ходить с Ниной, то Сенька станет по-прежнему следить из-за угла, а однажды может выйти из-за этого угла… При Нине… И, по правде говоря, Сенька ведь куда сильней Шуры — ну и что тогда получится? Удирать, конечно, Шура не подумает, но и победителем никогда ему не быть…