Уклоны мистера Пукса-младшего - [6]

Над котлом, в котором варятся люди, время, дела, минуты, товары, деньги, надежды, над трескучим, грохочущим, ревущим, вонючим котлом, который по недоразумению именуется Лондоном, а не адом, проплыл чудесный летний вечер, совершенно незамеченный, ненужный и незванный. Вечер заметили только те, кто не имел ничего другого перед своими глазами — преступники, слепые и дети.

Мистер Джемс Пукс не отметил наступления вечера — в приемной доктора Роббинса, домашнего врача Пуксов, было очень много народу, каждый ожидавший очереди «стоил»[17] не менее миллиона, каждый сидевший в кресле был болен, главным образом, расширением внимания к своему здоровью, и мистер Пукс не мог не чувствовать себя равным среди равных и вести себя иначе, чем все.

Это же скучно, читатель! Еще двадцать, тридцать таких описательных строк, и вы бросите книжку и пойдете, пожалуй, тоже к доктору Роббинсу. С вашего позволения, читатель, выбрасываю все описания.

Мистер Джемс Пукс был внимательно обследован, выслушан и выстукан. Доктор произносил свое решение, думая о другом:

— Мне не нравится его состояние, милэди… (если я отправлю ее в Карлсбад[18], а его в…) Главное, что простуда принимает упорный характер… (…в Каир, я получу комиссионные и оттуда, и отсюда…), да и вы, милэди, ослабели…

В эту минуту миссис Пукс подносит маленький платочек к своим глазам…

— … Я бы советовал вам… Карлсбад или Виши[19], а вашему сыну — два-три месяца Каира.

Как видит читатель, насморк, приобретенный Джемсом в первой главе, будучи помножен на корыстолюбие доктора Роббинса, действует и в третьей главе. Из-за него мы вынуждены будем отправиться в Каир, благополучно сплавив миссис Пукс в Австрию, для лечения на водах Карлсбада.

Чудесный летний вечер медленно опускался на улицы Лондона. Джепкинс, который был так же толст, как умен, принимал все меры к тому, чтобы исчезнуть, подобно трупу Томми Финнагана, из Лондона. История с Томми резко нарушила мирное течение жизни почтенного Джепкинса. Его попытка похоронить пустой гроб, вместо гроба с телом Финнагана, не увенчалась успехом, и мистер Уинклоу съест его, обязательно съест, даже если Джепкинс снимет синюю форму констэбля.

Миссис Джепкинс — в большом горе. Бог мой, ведь это по ее совету отчаявшийся во всем Джепкинс дал сторожу в морге денег, чтобы тот на пустом гробу написал «Финнаган. Опознан представителем полиции». И как все шло хорошо! Мистер Уинклоу обещал прибавку, мистеры Пукс и Уоллинг дали щедрые подарки Джепкинсу, принесшему известие о том, что покойник найден. И версия была изобретена великолепная: — так как Томми был очень изувечен, его снесли в самый нижний этаж, к самоубийцам, и только нюх Джепкинса, рискнувшего спуститься в ледяные подвалы морга, помог найти исчезнувший труп.

И вдруг — свалка на кладбище, и гроб выдает свою тайну, погребая под своей крышкой все радужные надежды Джепкинса. Теперь его место займет этот растяпа Беррис, который ничего не умеет делать, как следует; теперь Джепкинсу необходимо переменить климат, исчезнуть из Лондона.

И, собирая вещи, чтобы уехать в (нет, нет читатель, не в Каир!) — в Европу, Джепкинс напрягает всю силу своего ума, чтобы понять, куда мог исчезнуть труп Финнагана.

Этой же мыслью занят инспектор Уинклоу. Седоватые усы инспектора повисли, глаза потеряли прежнюю уверенность и ясность. Уинклоу полон сомнений: как мог труп встать и уйти с места происшествия? Больше всего волнует инспектора «Юнг Уоркер», так подробно расписавший историю на кладбище. Каким идиотом выставлен там он, инспектор! О, если бы можно было разорвать в клочья этого негодяя Джепкинса, и его жену, и его соседей, и этих комсомольцев.

Инспектор Уинклоу очень взволнован. Даже известие о том, что в среду выезжает из Лондона индусский коммунист Тама-Рой, принесший столько неприятностей английской полиции, не утешает инспектора. Почти механически он отмечает в блок-ноте, что нужно раздобыть фотографию Роя и переслать ее всем отделам полиции его величества; почти механически Уинклоу зовет Берриса и поручает ему это дело. Но душа инспектора пребывает в океанах грусти. И, очевидно, только хорошая встряска вне стен Скотлэнд-Ярда окажет благотворное влияние на нервы инспектора. Инспектор надевает шляпу, перебрасывает через руку плащ и выходит из дому. Подле самых дверей дорогу пересекает тень, сует инспектору в руку бумажку и исчезает.

Электрический фонарик освещает:

Если хотите знать, где Финнаган — приходите в «Олимпик» в десять часов вечера.

Инспектор пожимает плечами. Эта история начинает приобретать вид главы из уголовного романа. Записочки! Летающие трупы! Пустые гробы! Глупые констэбли!

Нет, чорт возьми, Уинклоу пойдет в «Олимпик» и провалит голову идиоту, который написал эту записку!

Три дюжины скрипок делали все возможное для услаждения слуха и помощи пищеварению.

Тридцать дюжин жующих челюстей уничтожали продукты фантазии главного повара, который когда-то кормил русского императора. Настольные лампы, затемненные абажурами, выхватывали из полутьмы лица, руки, хрусталь и изумительные, разноцветные блики вин на столовом белье.