Уиллоу - [30]
— Расскажи мне о воображаемом месте, — сказал он, наклоняясь ближе. — Я не знаю ни одного.
— Хорошо, — медленно произносит она. — Я расскажу тебе о настоящем месте, и хотя оно существует, думаю, что ты можешь знать о нем только в своей голове.
— Продолжай.
— Оно называется Чатал-Хююк.
— Как-как?
— Чатал-Хююк, — смеется Уиллоу.
— Оно в Турции или было в Турции. Я никогда там не бывала. Ну, целая культура была утрачена семь тысяч лет назад. То есть, я никогда не бывала в этом месте, но моя мама писала свою диссертацию о нем. Хочешь узнать, что в нем такого интересного для меня?
— Да.
— У них первых появились зеркала. Они были изготовлены из черного отполированного обсидиана. Это то, о чем писала моя мама. Это то, о чем писали многие люди. Им хочется знать, как они изготовляли их, какие инструменты использовали для шлифовки камня, сколько времени у них на это уходило. Но разве они не знают, что эти вопросы неинтересны? Я хочу узнать, для чего кто-то сделал первое зеркало. О, я знаю, что должно быть люди до этого видели свое отражение в воде или еще где, но это не то же самое, ведь так? Что подумали первые люди, когда увидели себя в самом зеркале? Смутились ли они или им понравилось то, что они увидели? Я хочу знать вещи, которые ты никогда не узнаешь из датирования по радиоуглероду или раскопок. Я хочу знать вещи, ответы на которые ты можешь только вообразить себе.
— Это потрясающие вещи, — задумчиво говорит Гай. — И мне действительно хотелось бы узнать, какие ответы ты думаешь... прости, ты воображаешь, могут быть.
— О, но я больше не думаю о таких вещах, — Уиллоу качает головой. — Теперь я просто думаю о сегодняшнем дне, а если это слишком, то думаю о часе.
А если и это слишком, тогда я просто знаю, что делать.
Она перестает говорить. Гай тоже молчит, он, кажется, обдумывает то, что она ему сказала. Уиллоу удивлена тем, какой оборот принял их разговор. Она не могла и подумать, когда он сказал ей, что им нужно поговорить, что все закончится тем, что она будет рассказывать ему такие вещи. Она даже с Марки никогда не разговаривала об этом. Она также удивлена тем, как спокойно она себя чувствует, и понимает, что ужасно боялась какой-нибудь большой сцены.
Но Уиллоу не готова к тому, что Гай делает в следующий момент.
— Может, перестанешь уже? — взрывается он, разрывая тишину. Уиллоу даже не надо спрашивать его, о чем это он. — Да как ты вообще может делать с собой такое? Послушай себя! Ты такая...
— Я такая что? — не может она не спросить. — Какая же я?
— Неважно, — он отворачивается от нее, прилагая видимые усилия, чтобы успокоиться.
Они оба затихают на некоторое время. Так затихают, что она слышит, как он дышит. И почему-то этот звук обнадеживает. Как бы она хотела сидеть вот так с ним и ничего не делать, а только слушать, как он дышит, и наблюдать за маленькими частичками пыли, кружащимися в луче солнечного света, льющегося из окна.
— Может, прекратишь это? — снова повторяет он, только на этот раз он уже не кричит.
Уиллоу не хочет говорить о своих порезах, не с ним, ни с кем вообще. Но это интересный вопрос, и не такой, который догадается задать каждый. Большинство людей предположили бы, что если она захотела бы прекратить, то сделала бы это. Но Уиллоу знает, что это совсем не просто, и видимо Гай тоже это знает.
Она решает, что после всего, что он для нее сделал — не рассказал брату о ней, предложил подержать ее волосы — она в долгу перед ним, и должна ответить.
— Если бы все было по-другому, и я не имею в виду, что мои родители были бы живы, но если бы все было по-другому, тогда да, я бы хотела остановиться.
— Что тебе необходимо, чтобы было по-другому?
— Этого я не могу тебе сказать.
Гай ничего не отвечает на это. Он просто пристально смотрит на нее с непроницаемым выражением на лице, но Уиллоу может догадаться, что он чувствует неловкость, и даже нервозность. Это не то, чего она ожидала. Скорее лекцию или даже, что он накричит на нее, но не этот твердый взгляд, не этот неотрывный прицел его направленных прямо на нее глаз.
Ни секунды не отрывает от нее взгляда, он берет ее за руку. Она тронута тем, как он нежен, и всего на мгновение она позволяет себе представить, как все могло бы быть по-другому. И что он не знает о том, что она наносит себе порезы. Что на самом деле она не такая.
Что, если бы причиной того, что он перевязывал ей руку, было обычное падение на роликах? Как невинно тогда это было бы! Что, если бы они поднялись сюда затем, чтобы уединиться, а не для того, чтобы кто-нибудь не подслушал, как они заключают это нездоровое соглашение? Что если бы они могли просто болтать и смеяться, как только что, а не разбираться со всей этой мерзостью?
Гай закатывает ее рукав, и она думает, что он хочет проверить, убедиться, что его бинт еще держится, но вместо этого он отгинает пластырь и смотрит на порез.
— Он так уродлив, — тон у него сухой.
Уиллоу одергивает руку. Она не может поверить, что он сказал это, и не может поверить, что ей не все равно. Она знает, что порезы уродливы, и ей неинтересно его мнение, но все же, она ужасно оскорблена. Задета и оскорблена. Это почти то же самое, если бы он сказал, что у нее уродливое
