Уилли - [7]
Но в памяти писателя запечатлелась главным образом затхлая атмосфера городка, его ограниченные и высокомерные обитатели. На общение между людьми в Уитстебле в значительной степени накладывали отпечаток религиозная и сословная принадлежность. Это резко ограничивало и без того узкий круг знакомых Моэмов. Дядя писателя, например, не любил приезжавших в Кент на отдых жителей Лондона. Поэтому, чтобы не общаться с ними, он предпочитал проводить июль и август за границей. Однажды, когда богатый банкир снял дом неподалеку от Моэмов, миссис Моэм отказалась ходить в гости к его жене только потому, что ее муж принадлежал к сословию коммерсантов. Нечего и говорить, что общение с торговцами, рыбаками, слугами и другим простым людом сводилось до минимума. Кроме того, священник вообще не хотел иметь ничего общего с верующими других конфессий, он не желал даже общаться с ними. Его жена при виде священника из «конкурирующей» церкви переходила на другую сторону улицы.
Юному Моэму жизнь его опекунов казалась более чем лицемерной. «Мой дядюшка лебезил перед местным эсквайром, — вспоминал писатель в разговоре со своим племянником, — хотя тот был просто неотесанный мужлан, которого никогда не пустили бы на порог гостиной моей матери. При этом он был страшный сноб». Однако его собственные взгляды, изложенные в автобиографических романах «Бремя страстей человеческих» и «Пироги и пиво», обнаруживают, что и сам Моэм в не меньшей степени, чем его дядюшка, отличался снобизмом. Увиденная им разница между посетителями салона матери и людьми, с которыми общался дядюшка, свидетельствует о четком проведении им сословных различий. В романе «Пироги и пиво» Моэм описывает испытываемое Уилли Эшенденом чувство превосходства и презрения к «сброду» — приезжавшим на лето из Лондона отдыхающим, хотя их наплыв приносил городу солидный доход. Маленький Уилли отказался от приглашения поиграть с детьми лорда Джорджа Кемпа только потому, что те ходили в обычную государственную школу. Его чувство собственного достоинства было оскорблено при встрече викария, которого сопровождал человек в бриджах: «Бриджи в ту пору, как правило, не носили, по крайней мере в Блэкстебле. С нетерпимостью юноши, только что окончившего школу, я тут же отнес этого человека к разряду плебеев».
Тесный мирок Уитстебла накладывал еще большие ограничения на общение Уилли с другими детьми. Он боялся быть замеченным в обществе тех, кого, как он знал, не одобрит его опекун. Неудивительно, что доставлявший священнику газету «Таймс» мальчуган по имени Джеймс Роберт Смит, который был на два года младше Уилли, впоследствии признавался племяннику Моэма, что никогда не встречался с Уилли, хотя и видел его несколько раз издалека.
Редкое общение Моэма с другими детьми, очевидно, не приносило ему особых радостей и, безусловно, не служило тому, чтобы развеять страхи застенчивого мальчика, оказавшегося в новом для него окружении. Перед тем как отправиться в школу-интернат, он в течение года занимался в подготовительном классе, организованном в доме местного врача Этериджа. Дочь доктора Шарлотта вспоминала, что Уилли служил в классе объектом насмешек. Дети смеялись над вельветовым костюмом с кружевным белым воротничком, который он тогда носил, и прозвали его «маленький лорд Фаунтлерой». Из ребенка, дружбы с которым еще так недавно добивались его парижские сверстники, он превратился в изгоя.
Шарлотта вспоминала также, что в то время Уилли сильно заикался. Много лет спустя сам писатель описал неприятный случай, запечатлевшийся в его памяти на всю жизнь. Как-то во время посещения с дядей Лондона тот послал его в кассу купить обратные билеты в Уитстебл. Когда после долгого стояния в очереди Уилли подошел к окошку кассира, он никак не мог произнести слово «Уитстебл». После нескольких показавшихся ему вечностью минут безуспешных усилий произнести название нужной ему станции, два стоявших за ним человека грубо оттолкнули его в сторону, после чего под недоуменными взглядами окружающих он был вынужден вернуться в конец очереди.
Этот случай говорит не только о стыдливости, порожденной заиканием. Он свидетельствует о болезненной застенчивости и мучительной неуверенности в себе, которые будут присущи писателю всю жизнь, несмотря на попытку скрыть их за маской учтивости. Для застенчивого человека, который более всего боится стать объектом насмешек со стороны других, самую острую боль причиняет мысль о том, что он выглядит глупо или просто не похож на других. Моэм всегда старался избегать таких ситуаций.
В начале 30-х годов, например, Моэм признавался, что страшно боится насмешек над собой. Как-то брокер Моэма незаконно присвоил принадлежавшие писателю ценные бумаги, что повлекло за собой потерю им значительной денежной суммы. Моэм признавался другу, что он пережил бы этот случай гораздо острее, если бы предстал в глазах других еще и глупцом. Он постоянно отклонял предложения выступить по радио, опасаясь, что слушатели будут разочарованы его речью по причине заикания и это унизит его.
Боязнь стать посмешищем во многом повлияла на формирование его характера. Она заставила Моэма отказаться от желания делиться с кем-либо своими мыслями и проявлять свои чувства при других. В книге «Подводя итоги» он признается, что всегда держался обособленно и это мешало сближению с окружавшими его людьми.
Скрижали Завета сообщают о многом. Не сообщают о том, что Исайя Берлин в Фонтанном дому имел беседу с Анной Андреевной. Также не сообщают: Сэлинджер был аутистом. Нам бы так – «прочь этот мир». И башмаком о трибуну Никита Сергеевич стукал не напрасно – ведь душа болит. Вот и дошли до главного – болит душа. Болеет, следовательно, вырастает душа. Не сказать метастазами, но через Еврейское слово, сказанное Найманом, питерским евреем, московским выкрестом, космополитом, чем не Скрижали этого времени. Иных не написано.
"Тихо и мирно протекала послевоенная жизнь в далеком от столичных и промышленных центров провинциальном городке. Бийску в 1953-м исполнилось 244 года и будущее его, казалось, предопределено второстепенной ролью подобных ему сибирских поселений. Но именно этот год, известный в истории как год смерти великого вождя, стал для города переломным в его судьбе. 13 июня 1953 года ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли решение о создании в системе министерства строительства металлургических и химических предприятий строительно-монтажного треста № 122 и возложили на него строительство предприятий военно-промышленного комплекса.
В период войны в создавшихся условиях всеобщей разрухи шла каждодневная борьба хрупких женщин за жизнь детей — будущего страны. В книге приведены воспоминания матери трех малолетних детей, сумевшей вывести их из подверженного бомбардировкам города Фролово в тыл и через многие трудности довести до послевоенного благополучного времени. Пусть рассказ об этих подлинных событиях будет своего рода данью памяти об аналогичном неимоверно тяжком труде множества безвестных матерей.
Первая часть этой книги была опубликована в сборнике «Красное и белое». На литературном конкурсе «Арсис-2015» имени В. А. Рождественского, который прошёл в Тихвине в октябре 2015 года, очерк «Город, которого нет» признан лучшим в номинации «Публицистика». В книге публикуются также небольшой очерк о современном Тихвине: «Город, который есть» и подборка стихов «Город моей судьбы». Книга иллюстрирована фотографиями дореволюционного и современного периодов из личного архива автора.
Мемуары Владимира Федоровича Романова представляют собой счастливый пример воспоминаний деятеля из «второго эшелона» государственной элиты Российской империи рубежа XIX–XX вв. Воздерживаясь от пафоса и полемичности, свойственных воспоминаниям крупных государственных деятелей (С. Ю. Витте, В. Н. Коковцова, П. Н. Милюкова и др.), автор подробно, объективно и не без литературного таланта описывает события, современником и очевидцем которых он был на протяжении почти полувека, с 1874 по 1920 г., во время учебы в гимназии и университете в Киеве, службы в центральных учреждениях Министерства внутренних дел, ведомств путей сообщения и землеустройства в Петербурге, работы в Красном Кресте в Первую мировую войну, пребывания на Украине во время Гражданской войны до отъезда в эмиграцию.
Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.