Уилли - [12]

Хотя Брукс не создал ничего значительного, он тонко ценил искусство, обладал прекрасной интуицией и способностью чувствовать прекрасное. Он обожал литературу, и Моэм, по его собственному признанию, был многим обязан ему. Когда они встретились впервые, Моэм читал «Тома Джонса» Филдинга. Вскоре новый знакомый рекомендовал своему молодому другу «Испытание Ричарда Февереля» Мередита, «Поэмы и баллады» Суинберна, «Пир» Платона в переводе Шелли, произведения Верлена, Уолтера Патера, кардинала Ньюмена, Мэтью Арнолда и Данте.

Брукс обсуждал с Моэмом Ренана, работа которого «Жизнь Иисуса» в значительной степени подорвала и без того не столь глубокую веру в Бога. Все старания преподобного Моэма пошли прахом, когда Уилли однажды подверг Бога серьезному испытанию. Поверив, что вера способна сдвинуть горы, — а именно так сказано в Библии, — он молился всю ночь, прося Всевышнего избавить его от заикания. Каково же было его разочарование, когда в ожидании чуда он в радостном настроении проснулся на следующий день и обнаружил, что его дефект речи не исчез.

Для молодого, склонного к размышлениям юноши конца XIX века утрата веры не являлась чем-то необычным, но у Моэма эта потеря приняла форму разлада между духовной потребностью в ней и ее интеллектуальным отторжением. В «Бремени страстей человеческих» Филип не обладает «религиозным складом ума», но сам Моэм обладал им, и религиозность в этой форме он сохранит до конца жизни. Как человеку, досконально изучившему религии мира, ему, как это ни странно, особенно импонировали религии Востока, и этот его интерес отражен в мистике романа «Острие бритвы», который был написан, когда писателю было уже за шестьдесят.

Алан Серл рассказывал, что Моэм очень хотел поверить в Бога, но не мог. Всякий раз, когда Моэм и Серл оказывались в Италии, они довольно часто ходили в разные церкви и соборы на богослужения, во время которых Моэм нередко плакал.

Серл был убежден, что, проживи Моэм еще несколько лет, он стал бы верующим. В этой связи стоит напомнить, что в заключительных строках одной из последних опубликованных работ Моэма рассказывается невероятная история о стареющем писателе, утверждавшем, будто в апреле 1958 года во время посещения галереи в Венеции изображенный на одной из картин Христос повернул к нему свой лик. Хотя подобная сцена, скорее всего, была основана на обмане зрения, ее описание и значение в глазах Моэма предполагают, что вопросы религии постоянно интересовали его.

Интеллектуальное пробуждение явилось не единственным следствием пребывания Моэма в Гейдельберге. Впервые в жизни будущего писателя окружали самые разные люди, которые не были ни родственниками, ни школьными товарищами. Эти контакты значительно углубили его понимание людей. В пансионе, в котором он остановился, жили две дочери хозяина, француз, китаец и американец, изучавший греческий язык в Гарвардском университете. Изображенный в «Бремени страстей человеческих» под именем Уикса, американец проявил интерес к молодому англичанину, пригласил его осмотреть разрушенный замок и даже совершить с ним двухнедельное путешествие по Швейцарии. Несмотря на то что в романе Брукс и Уикс существуют в одном временном пространстве, преподавая Филипу весьма противоречивые уроки интеллектуального и психологического свойства, на самом деле американец уехал из пансиона до появления Брукса.

Моэм признает важное значение его знакомства с Бруксом в своем интеллектуальном становлении. В книге «Оглядываясь назад» он утверждает, будто лишь много позднее понял, что их внимание к нему объяснялось гомосексуальными интересами. По его словам, он был столь наивен, что ему никогда и в голову не приходила мысль о каких-либо иных их желаниях, кроме как видеть его в своей компании, и что они, должно быть, были удивлены отсутствием ответной реакции с его стороны.

Возможно, Моэм точно передает характер его отношений с этими двумя постояльцами пансиона. Однако следует помнить, что писатель всегда был исключительно скрытен при описании личных сторон своей жизни. Поэтому его слова не следует воспринимать как истину. Об этом свидетельствует и то, что, по признанию самого Моэма Гленуэю Уэскотту, Брукс был первым, кто ввел его в мир интимных отношений. Возможно, Моэм не был наивен в вопросах пола и до ухода из школы, но отношения с более взрослым опытным мужчиной отличались от непродолжительных и полуслучайных моментов близости со школьными друзьями. Брукс отличался привлекательной внешностью, умом и образованностью, и было бы странно, если бы его располагающий подход и способность убеждения не привели к возникновению какого-либо рода отношений с юным Моэмом. Именно с Бруксом Моэм и Э. Ф. Бенсон позднее проживали на вилле на Капри в числе других обосновавшихся на острове геев.

Когда весной 1892 года Моэм покидал Гейдельберг, он был уже далеко не тем наивным юношей, имевшим туманные представления о мире и литературе каким он уезжал из дома дяди. Помимо французского и английского языков он знал теперь немецкий и итальянский. Он вступает в мир искусства и, ощутив «творческий порыв», пишет биографию Мейербера, которая, хотя и не была никогда опубликована, в какой-то степени помогла ему уверовать в свое предназначение стать писателем.