Уикэнд - [2]
Наверное, эта суббота оборачивалась для Нины Львовны тем самым, незабываемым днем, когда лестницы становятся вдруг крутыми и скользкими, сдоба — твердой, как камень-песчаник и с крыши, покрашенной два года назад, срывается капля краски и падает прямо вам на плечо.
Нина Львовна вошла в школу со звонком. Отметила гневный взгляд директора Софьи Геннадьевны, по прозвищу Фосген, выставила вперед ногу в разорванных колготках и, прихрамывая, стала подниматься по лестнице.
Школа пахла пригоревшей кашей, — Нина Львовна поморщилась. С тех пор, как она пришла работать в школу шесть лет назад, она не ела кашу.
У кабинета английского языка ждала группа 8 «а», напоминавшая очередь в бар «Баку».
Феликс уже загорел — на каникулах повалялся на пляже в Тбилиси — у него там жил папа. Лизонька полыхала красно-белыми кроссовками и клипсами — в тон. Марьяша благоухала чудесными духами — название Нина Львовна забыла, но запах помнила — Юрик подарил ей такие на свадьбу. Где-то валяется пузырек — надо выбросить.
Ввалились в класс, все сразу, чуть не выломав двери — «кто войдет последний, получит „банан“» — иногда они все же похожи на детей, подумала Нина Львовна, успев проскользнуть в дверь первая. Они все были выше ее.
Не торопясь стали готовиться к уроку.
Леня Рубанов степенно водрузил на парту «дипломат», нехотя вынул из него учебник. Взгляд его был прикован к изящному профилю Иры Савченко.
К столу подошла Марьяша.
— Нина Львовна, — сказала она. — Вы, наверное, сегодня здорово проспали. У меня тоже так бывает. Будильник хорошо ставить в кастрюлю — мертвого поднимет. Вот тушь — хотите? — Франция!
Нина Львовна красила глаза и зашивала колготки в лаборантской, а группа 8 «а» готовилась к обсуждению главы из романа Харпер Ли «Убить пересмешника», ничему в нем не восхищаясь, не удивляясь и не горюя. «Что Аттикус, что Аттикус? Белая ворона! И не поймешь, то ли он — псих, то ли кругом — все с приветом».
Нина Львовна вспомнила вдруг, как плакала над этой книжкой в детстве, как ее поражал интеллигентный и благородный Аттикус. Он казался ей громадным — до неба, с белым галстуком-бабочкой.
— Марьяша, — позвала она. И, когда Марьяша вошла, она, глянув на себя последний раз в зеркальце, спросила: — Скажи, Марьяша, у тебя есть такой герой, который кажется тебе громадным — до неба?
— Нету, — спокойно сказала Марьяша. — Большие — неповоротливые. Я люблю спортивного типа. А если вы про «Убить пересмешника», то нам всем непонятна позиция автора. Сейчас двадцатый век, и так не бывает. Мой папа адвокат, и он говорит…
Марьяша стояла спокойная, хорошо сложенная, чисто вымытая — отличница и хороший товарищ. Джозеф Хеллер был ее любимым писателем. Каждый день у школы ее ждал парень в белой курточке «Адидас».
— Извините меня, ребята, — сказала Нина Львовна, войдя в кабинет. — Портить вам настроение — моя работа. Сегодня я вас поспрашиваю.
В тот же миг она почувствовала, как группа стала чем-то единым, противостоящим ей одной. Они ненавидели, когда кто-то посягал на их мнение.
Лера Мицкевич подняла руку.
— What’s wrong?[2]
— Нина Львовна…
— Speak English![3]
— Я не знаю, как это по-английски. Видите ли, я не готова к уроку, потому что у нас вчера рожала сука.
«Лучше бы ты не знала, как это по-русски», — с тоской подумала Нина Львовна. Ну почему эта пятнадцатилетняя девочка не могла сказать: «У нашей собаки родились щенки»? 8 «а» гоготнул. Тут же возникло новое прозвище — Лерка-акушерка.
Нина Львовна открыла журнал, скользнула взглядом по вложенной записке: «Комитет комсомола не спрашивать — были в театре», еще раз отметила вызывающие, фирменные кроссовки Лизоньки и вызвала именно ее.
— Liza, explain, please, what made Atticus defend Thomas Robinson?
— I can’t answer your question.
— Liza, what is your opinion — what made thousands of people dive their lives away in the struggle against fascism?[4]
— Нина Львовна, — ответила Лизонька запальчиво, — это не имеет отношения к английскому языку!
— Ах, не имеет?
8 «а» замер, если Нина переходит на русский, — добра не жди, все в укрытие! Лизонька начала покрываться красными пятнами.
— А не кажется ли вам, уважаемые, что люди в вашем возрасте должны уметь отличать добро от зла, независимо от того, на каком языке о нем говорится. И не кажется ли вам, что для того я здесь и сижу, чтобы не просто научить вас разговаривать формулами и грамматическими конструкциями, а чтобы вырастить из вас людей честных и порядочных, умеющих думать и…
И понесло Нину Львовну. Юрик бы усмехнулся и сказал: «С катушек слетела. Шкраб, что поделаешь!».
Леня Рубанов отвел взгляд от личика Иры, выпрямился за низкой партой, посмотрел на Нину Львовну удивленно, словно только что проснулся, и сказал спокойно, как мама:
— Да бросьте вы, Нина Львовна! Не сердитесь — уикэнд ведь. Мы ко вторнику все подучим, честное слово.
На перемене к Нине Львовне зашла поболтать коллега — Ирина Борисовна — девица бодрая, беспроблемная, с хорошим цветом лица. У нее не бывало плохих уроков.
— Нинка, что ты так орала — у меня в классе стенд упал. Плюнь ты на них. Все вырастут, все людьми станут. Я в их возрасте ни о чем, кроме парней, не думала и до сих пор их люблю. И ничего, образованная, других учу! Ты тут из платья вылезаешь от усердия, а им кажется, что ты неврастеничка или злыдня. Знаешь, как они тебя зовут? Тигрой Львовной! Хватит киснуть — даю рецепт.
В сегодняшней Мексике женщин похищают на улице или уводят из дома под дулом пистолета. Они пропадают, возвращаясь с работы, учебы или вечеринки, по пути в магазин или в аптеку. Домой никто из них уже никогда не вернется. Все они молоды, привлекательны и бедны. «Молитвы об украденных» – это история горной мексиканской деревни, где девушки и женщины переодеваются в мальчиков и мужчин и прячутся в подземных убежищах, чтобы не стать добычей наркокартелей.
«…Мужчина — испокон века кормилец, добытчик. На нём многопудовая тяжесть: семья, детишки пищат, есть просят. Жена пилит: „Где деньги, Дим? Шубу хочу!“. Мужчину безденежье приземляет, выхолащивает, озлобляет на весь белый свет. Опошляет, унижает, мельчит, обрезает крылья, лишает полёта. Напротив, женщину бедность и даже нищета окутывают флёром трогательности, загадки. Придают сексуальность, пикантность и шарм. Вообрази: старомодные ветхие одежды, окутывающая плечи какая-нибудь штопаная винтажная шаль. Круги под глазами, впалые щёки.
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
Книга Павла Парфина «Мексиканская любовь в одном тихом дурдоме» — провинциальный постмодернизм со вкусом паприки и черного перца. Середина 2000-х. Витек Андрейченко, сороколетний мужчина, и шестнадцатилетняя Лиля — его новоявленная Лолита попадают в самые невероятные ситуации, путешествуя по родному городу. Девушка ласково называет Андрейченко Гюго. «Лиля свободно переводила с английского Набокова и говорила: „Ностальгия по работящему мужчине у меня от мамы“. Она хотела выглядеть самостоятельной и искала встречи с Андрейченко в местах людных и не очень, но, главное — имеющих хоть какое-то отношение к искусству». Повсюду Гюго и Лилю преследует молодой человек по прозвищу Колумб: он хочет отбить девушку у Андрейченко.