Уик-энд на берегу океана - [48]

— Что за черт! — сказал он. — Имею я право стоять где хочу или нет?

— Слушай, ты!… — заорал кто-то.

Голос даже дрогнул от злобы, однако чувствовалось, что говоривший старается как-то смягчить остроту спора.

— Убирайся или входи сюда! Если хочешь войти, входи. Потеснимся, местечко тебе освободим.

— Да не хочу я входить.

— Тогда катись отсюдова! — злобно проорали в ответ.

— Да почему? — допытывался Майа.

Вопрос его заглушили неистовые крики. Вернее сказать, один крик, нечленораздельный и дикий, как рычание своры охотничьих псов.

— Смотаешься ты отсюда или нет? — продолжал все тот же голос. — Мать твою так! Смотаешься, спрашивают?

— Да почему?

— Отойди от входа, сволочь!

— Да что я вам сделал? — в тон им проревел Майа.

— Что сделал? — переспросил тот же голос — Что сделал, сволочь! Да из-за тебя нас немецкие бомбардировщики засекут!

Майа расхохотался:

— Бомбардировщики! Да сейчас никаких бомбардировщиков нет!

Крики в убежище усилились.

— Отойди от входа, шпион проклятый! — крикнул новый хриплый голос.

В зловонной берлоге было так темно, что Майа не разглядел того, кто обозвал его шпионом.

— Подлый шпион! — подхватили остальные хором.

Майа нагнулся, желая рассмотреть обидчиков. Однако с виду парни вроде как нормальные.

— Слушайте, ребята! — крикнул он. — Вы совсем спятили! Неужели вы думаете, что бомбардировщик сможет заметить одного человека, ведь здесь тысячная толпа. Так он будет специально бомбить вашу нору! Это же неслыханное идиотство!

В ответ послышался дикий рев.

— Ну подожди, — крикнул тот, хриплый, — вот сейчас выйду, оторву тебе кое-что!

— Выйдешь? — расхохотался Майа. — А бомбардировщики?

Из глубины убежища вылетел ботинок и шлепнулся у его ног.

— А ну, убирайся, грязная сволочь! — хрипел голос.

Неужели они и впрямь верили, что эта нора с земляными стенами и крышей из рифленого железа — такое надежное убежище? Майа чуть было снова не расхохотался, но как-то опешил, видя все эти устремленные на него и горящие ненавистью глаза. Зрелище этих лиц, искаженных страхом и в то же время свирепых от ненависти к нему, ошеломляло.

Он хотел сказать им что-нибудь похлеще, но не нашелся и, подняв ботинок, с размаху швырнул его обратно в убежище.

Потом побрел куда глаза глядят. А когда осмотрелся, то с удивлением заметил, что находится перед гаражом, где вчера они встретились с Пино. Только вчера! А сколько воды утекло со вчерашнего дня! Да и здесь на улице что-то переменилось. Очевидно, был еще один налет с воздуха. Однако домик Жанны остался цел и невредим, пожалуй, только его и пощадила бомбежка, и стоял он благополучно на прежнем месте против гаража.

Майа перешел на противоположный тротуар, постучал в дверь. Никто не откликнулся. Он вошел, заглянул в первую комнату, потом во вторую, и так обследовал весь нижний этаж. Под его ботинками скрипели квадратики паркета. Каждую минуту он ждал, что за спиной раздастся голос Жанны: «Что вам угодно, мосье?» И как вчера, она появится в проеме двери и встанет, скрестив на груди руки. Какой у нее был отважный вид, как смело она обратилась к нему! А сердечко, наверное, билось сильно-сильно. Но на сей раз дом был совсем пустым. Однако в комнатах было убрано. С мебели стерта пыль.

Майа добрался до кухни. И здесь все оказалось точно в таком же виде, как вчера. Он сразу признал бутылку вина, стоявшую на столе, из-за резной позолоченной пробки, изображающей губастого дядьку. Вина осталось только на самом донышке, но рядом стояли два грязных стакана. Майа почувствовал что-то неладное. Он вспомнил, как вчера Жанна сразу убрала стакан, едва только он успел допить вино. Схватила его, тут же ополоснула, вытерла, поставила в шкаф. Похоже было, что в этом доме существует неписаное правило, запрещающее под страхом смертной казни оставлять немытую посуду на столе хотя бы на несколько минут. А тут, два эти стакана… Да еще рядом с ними маленькая лужица вина… В этом домике, таком аккуратненьком, таком вылощенном, блиставшем прямо фламандской чистотой, даже это пятнышко на клеенке создавало впечатление необычности.

Майа заглянул в столовую, прошелся по комнате раз-другой, зачем-то подошел к буфету в стиле Генриха II и провел пальцем по завитушкам. Здесь стоял легкий запах воска, которым была натерта вся мебель. Из окон не вылетело ни одного стекла. Очевидно, во время бомбежки не забывали открывать их настежь. На окнах висели белые занавески в сборочку. Все было в идеальном порядке, все на местах, все сверкало безукоризненной чистотой. Там, снаружи, пыль, толчея, мусор, хаос. А сюда, в этот домик, война не вошла. Домик был точно такой же, как всегда. Свеженатертый паркет блестел. Майа огляделся и не мог сдержать улыбки, обнаружив то, что искал. У двери стояла пара фетровых туфель, предназначенных для гостей. Он всунул в них ноги и, как на коньках, прошелся по всей комнате, скользя по паркету. Этот запах воска, эти фетровые нашлепки… Какое все это уютное, домашнее!

Уходить ему не хотелось. Он сел в единственное кресло у окошка, закурил сигарету, протянул руку и нащупал пепельницу. Она была прикреплена к кожаной полосе, перекинутой через локотник кресла, и к сбоим концам полосы был подвязан груз. Сама пепельница была медная. А сверкала, как золото. Должно быть, Жанна надраила ее нынче утром, возможно, с еще большим рвением, чем все прочее. Ведь так интересно тереть вещь, которая от твоих усилий начинает гореть, как жар. Майа снова подумал о грязных стаканах на кухне. Два немытых стакана в таком доме! Он поднялся, влез в фетровые нашлепки и доскользил до дверей. Все-таки странно, что все ушли и никто не стережет дом. Ведь могут разграбить! Просто чудо, что он не застал здесь пару или тройку солдат, крушащих мебель, потрошащих кресло и диван. Вдруг Майа застыл на месте. Ему почудилось, что над головой слышны шаги, вернее, не шаги, а какое-то тяжелое топтанье, потом крик. Он остановился, прислушался. На сей раз ошибки быть не могло — крик. Крик слабый, тут же заглушенный…