Ухожу в монастырь! - [50]

– Поверь, ты не хочешь об этом знать! – буркнула я, протирая ладонями глаза.

– Это точно, папс, – хихикнула сидевшая рядом со мной Ника. – Я случайно подсмотрела уходящий сон мамика, и могу сказать только одно – цвет у тебя там препротивный. И непонятно, откуда звук идет.

– В смысле? – Лешка, присевший перед нами на корточки, подозрительно покосился на меня. – Какой еще звук?

– Ну, говоришь ты чем. Рта у той штуки из маминого сна нет.

– Нет, ну конечно…

– Командир просит всех занять свои места и пристегнуться. – В наш отсек зашел один из членов экипажа. – Погода и здесь не айс, так что возможна серьезная болтанка. Мы заняты грузом, а вы уж как-нибудь сами справляйтесь, последите друг за другом, и особенно за девочкой.

Ну, не знаю. Вероятно, понимание термина «серьезная болтанка» у меня с этим товарищем отличается, причем довольно кардинально. Для меня болтанка – тряска самолета, эдакий нервный тремор конечностей.

Но наш тяжелый транспортник не трясся, он периодически куда-то падал. Словно на американских горках. И сердце мое вслед за самолетом со сдавленным иканьем плюхалось в желудок. Потом угрюмо выбиралось оттуда и, сдавленно матерясь, тащилось на свое место. Чтобы спустя пару минут снова чвякнуться обратно.

Судя по пикантному оттенку жабьего брюха, проступившему на лицах практически всех членов нашей команды, в космонавты нас вряд ли возьмут. Потому как вестибулярный аппарат у нас отечественный, «Ладу Калину» напоминает – в комфортных условиях еще так-сяк, а по бездорожью – кряк.

Правда, были и исключения. Винс, к примеру, выглядел огурцом. Нет, не зеленым и в пупырышках, цвет лица мистера Морено остался прежним, смугловато-загорелым, да и чувствовал он себя прекрасно – физически. А так бедняга разрывался между измученными Сашкой и Викой – вытирал им пот, давал попить, обмахивал газетой, бормотал что-то успокаивющее.

И Ника, кстати, тоже переносила авиааттракцион вполне достойно. Судя по любопытству, с которым она вглядывалась в иллюминатор, особого дискомфорта моя дочь не ощущала.

А по мне, в иллюминатор вообще лучше не смотреть. Потому что ничего позитивного с того момента, как мы пошли на посадку, там не наблюдалось. Сначала самолет из прозрачной ночной звездности начал погружаться в клубящееся варево облаков, которое становилось все гуще и гуще.

А когда снизился еще больше, облачность сменил снег. Снежной королеве, судя по всему, было абсолютно не фиг делать, к тому же с большей части территории европейского континента ее к середине марта погнали, и мстительная тетка отыгрывалась на пока подвластных ей территориях по полной программе.

В целом все было очень мило. Настолько мило, что я начала всерьез опасаться невозможности посадки.

Но экипаж справился. Никогда раньше я еще не испытывала такого счастья от момента соприкосновения шасси с покрытием посадочной полосы. И хотя на этот раз момент был довольно жестким, заставившим меня кровожадно клацнуть зубами, но мы ведь сели!

А когда мы выгрузились наконец из брюха транспортника, оказалось, что здесь, на земле, метет не так сильно, как наверху.

Впрочем, вполне возможно, что не оказалось, а показалось: у страха ведь, как утверждает народная мудрость, глаза велики. Так что там, в небе, мои глаза явно напоминали остекленевшие очи совы, и видела я ими, как и сова, не совсем правильно.

Было решено не тащить спецназ из Москвы, а воспользоваться помощью местных профи, тем более что Винсент и Слава уже были с ними знакомы. Да и Вика тоже – именно эти парни участвовали в прошлой спасательной операции.

Ударная группа из шести человек должна была встречать нас здесь, на военном аэродроме, Сергей Львович договорился об этом перед вылетом. Сто километров, отделявших это место от Екатеринбурга, за время нашего перелета можно было пробежать и на лыжах, к примеру, а не то что добраться на машине.

Но никого из встречающих пока видно не было – в снежной пелене суетились только военные из аэродромной обслуги, разгружая транспортник.

Мы одинокой кучкой стояли в стороне, растерянно вглядываясь в ночь. Вернее, в раннее утро – на часах уже натикало половину шестого, но в марте солнце проснется гораздо позже. А пока вокруг царил снежный полумрак.

– Странно, – нахмурился Винсент, вытаскивая из кармана смартфон. – Генерал гарантировал, что нас встретят.

– Застряли где-то в пути, скорее всего, – успокаивающе улыбнулся Хали. – И немудрено в таком кошмаре. Брр, жуть просто! А я думал, что это в Москве холодно!

– Сейчас Сергею, командиру группы, позвоню, – пробормотал Винс, копаясь в записной книжке смартфона. – У меня его номер еще с прошлого раза остался.

– Это хорошо, что остался, – громко прозвучало за нашими спинами, – но звонить не придется. Извините за опоздание – задержались по не зависящим от нас причинам. Здравия желаю!

– И вам не хворать, – расплылся в улыбке Слава, пожимая руку высокому здоровяку в камуфляже и скатанной в кокетливую таблеточку черной вязаной шапке. – Мы так и подумали, что вас метель задержала.

– Да нет, не метель, – прогудел широкий и массивный, словно дубовый комод, второй спецназовец. – На выезде из города пропороли два передних колеса, причем так и не поняли – чем. Темно, снег лепит, не видно ни… хм… – Он покосился на женскую часть нашей команды и, запнувшись, продолжил: —…ни черта. Хорошо, что мы на двух машинах, и запасок поэтому две было, но повозиться пришлось. А снег нам не страшен, для наших вездеходов это – детские игрушки.