Сначала было слово. «…!» Произнесенное с большим чувством. С эмоциональным подъемом, я бы сказала.
Собственно, я и сказала. А потом очень эмоционально поднялась. Вот только особой грациозностью мой подъем не отличался.
Он отличался сопением, возней и безуспешными попытками собрать вихлястые ноги в кучу. А они, ноги, превращаться в устойчивую и надежную опору категорически отказывались, угрюмо бубня что-то маловразумительное насчет «обладающей избыточным самомнением кретинки, напялившей на нас изящные сапожки на высоченном каблуке. И это после трех лет вольницы в растоптанных сандалетах!».
Ну да, согласна, есть кро-о-охотная толика истины в оскорбительных инсинуациях моей обуви. Но именно крохотная. Крохотульная. Микроскопическая.
Я действительно последние три года провела в месте, где о наличии брендовых сапог никто и понятия не имел, местное население предпочитало передвигаться по джунглям босиком. Это когда они пешком шли. А еще некоторые умели летать. А другие – нырять, плавать и оставаться под водой сколь угодно долго.
Племя Земли, племя Воды и племя Воздуха.
Появившиеся в результате бесчеловечных экспериментов нацистского изувера доктора Менгеле, начавшего свои «изыскания» еще в концентрационном лагере Освенцима[1].
Он успешно инсценировал потом свою гибель и, обустроив в глухих амазонских джунглях секретный научный комплекс, приступил к любимому занятию – опытам над людьми. В качестве подручного материала были использованы три индейских племени, имевших несчастье жить в выбранной Менгеле местности.
Из них со временем и получились племя Воды – амфибии, племя Воздуха – обладатели кожистых перепонок-крыльев, и племя Земли – меньше всего похожие на людей, а больше на оборотней, какими их показывают в кино.
Как туда попала я? Это долгая история.
Но сначала позвольте представиться. Меня зовут Анна Лощинина. Сейчас я стою немного в стороне от раскатанной детьми скользушки, на которой, собственно, мои ноги и утратили связь не только с реальностью, но и с поверхностью, и я пребольно шмякнулась на пятую точку.
И отправила в пространство то самое слово.
Знаю, знаю, приличной даме выражаться столь непарламентскими терминами конфузно, но, во-первых, в российском парламенте сей лексикон давно уже употребим, а во-вторых, я сейчас одна, мои дети остались дома и краснеть мне не перед кем.
И вообще, сами попробуйте куртуазно усмехнуться и небрежно посетовать: «Вот ведь неприятность какая!», получив подлый удар льдом не только в довольно мягкую пятую, но и еще в ту самую болевую точку локтя, от которой буквально бьет током.
А потом еще и это унизительное копошение на льду, напоминающее страдания перевернутой черепахи. И ведь так и не смогла самостоятельно подняться, какой-то сердобольный прохожий пособил.
Вот стою теперь, пальто отряхиваю и на обувку свою сквозь зубы шиплю. Хотя модные изящные сапожки ни в чем не виноваты, если только в том, что площадь сцепления с землей в них катастрофически мала.
А надо было чуни «Прощай, молодость!» на устойчивой танкетке покупать, да пошире, чтобы ту самую площадь сцепления увеличить, раз уж угораздило размер ноги иметь не сороковой, а тридцать седьмой.
Который, становясь на высоченную шпильку, превращает подошву в крохотный пятачок, для успешной балансировки на котором требуется немалый профессиональный опыт.
Опыт эквилибриста.
Ну, или следящей за модой женщины.
Я, собственно, не могу причислить себя к вдохновенными феминисткам, принципиально не пользующимся косметикой и презирающим всякие новомодные женские штучки-дрючки, и за модой всегда очень даже следила.
Не бегала следом, конечно, преданно повторяя все, даже самые бессмысленные телодвижения кумира, но время от времени посматривала.
И с обувью на высоких каблуках у нас отношения складывались более чем теплые.
А потом мы с Никой попали в лапы доктора Менгеле, и три года я туфли-лодочки могла видеть разве что во сне.
Кто такая Ника?
Так, давайте-ка по порядку.
Двенадцать лет назад в одном из областных центров России, расположенном от Москвы всего в паре часов езды на автомобиле, жила-была журналистка на вольных хлебах Анна Лощинина. Жила размеренно, без особых потрясений, да и откуда им, потрясениям, взяться, когда ты пишешь вовсе не на криминальные темы, а, что называется, за жизнь. И в личной жизни тоже полный штиль – после неудачного замужества и последовавшего вскоре развода я считала себя циничной, разочарованной в мужчинах и неспособной на любовь женщиной.
Ну их в пень, мужиков этих!
Этим тостом обычно заканчивались наши с Таньским посиделки в компании бутылочки мартини в моей однокомнатной квартире.
Таньский, она же Татьяна Старостенко, на тот момент была моей единственной близкой подругой, начало дружбы с которой затерялось где-то в первом классе.
Она работала бухгалтером, тоже пережила неудачный роман (правда, так и не завершившийся браком, но есть разница?), и тост наш звучал слаженным дуэтом.
А потом совершенно случайно, на спор, если честно, обнаружилось, что я умею писать стихи. И не только стихи, но и тексты песен.
Что и поставило крест на моем немного скучном, но спокойном и безопасном существовании.
