Уходящие тихо - [22]

Милая Майя журчит прохладой:

— Может не стоит так серьезно к этому относиться: Высокий эгрегор перекроет источник, если ты будешь черпать не по назначению. Потому что тебя окружают профанаторы, я тебя уверяю.

— Миша — может быть. Но не Ксена.

— Зеленый змий инвольтирует обоих. А нас из-за этого могут не дождаться герои нашего фильма. Ты когда в последний раз занималась сценарием?

— Зябко здесь что-то.

Марина берет меня за талию и — топ-топ-топ — ведет в спальню по очень длинному коридору. Моя рука давно успокоилась в ее большой влажной ладони, похожей на ванную комнату, где мыло только что распаковали и хрустят вафельные полотенца. Но сердце — оно совсем не такое, оно вгрызается в ребро. И когда Марина разувает и укладывает меня, тело мое, поддерживаемое ладонью под спину, тает и разливается по постели, сердце же жалобно всплывает лягушкой к поверхности кожи. Зачем ты меня родила, мама? Где ты? Здесь?… Да, сама мама прилегла у изголовья, обхватив ладонями мою голову. Запах молока и хлеба струится по пальцам в льняные волосы.

— Я помню, ты говорила: ты сильная, борись, Ксена, тужься. Я хочу тебе сказать, что обманула тебя. Я напилась. Скотина я, да?

— Это теперь не имеет значения. Ты — сильная!

— Я не хотела, а просто… Ты же знаешь. Мама, а папа почему не подходит?

— Он в лоджии. Смотрит телевизор.

— А, потому, значит, не подходит пока. А Джесика, Джесика где? — Да вышла тоже… По нужде.

— Как, мама, она же одна у нас не ходит?!

— А, ну тогда папа тоже вышел. Вот где папа нашелся.

— Ага. А пока его нет, можно я покурю?

— Можно, конечно.

— Почему ты так быстро соглашаешься? Подай, пожалуйста, сигарету — у меня в брюках, в потайном карманчике. Ты еще не находила его? Правда, я мастерица?

— Хороший ты человек.

— А раньше ты говорила, что плохой.

— Да хороший, хороший. Только уйти тебе надо от нас.

— Это ты теперь говоришь?! Знаешь что, мама? Я кушать хочу. Что делать, а? Ты, наверное, умаялась со мной и ничего не приготовила.

— Нет, я успела. У нас эклеры есть. Хочешь?

— Пирожные?… Ты знаешь, я сегодня не сладкоежка, но давай попробуем. Вкусно-то как… Спасибо, мама. Мама, а где папа, почему он не подходит все-таки?

Р-раз: маму словно стерли мокрой тряпкой. Далеко вверху на глыбе двух кроватей лежит вдоль изголовья прикорнувшая Марина. Мы с Майей — на полу, в турецких позах, разглядываем блокнот с Майиными фотками.

— Это следы по этой стороне речки, правильно? И наши всякие следы, и чужие. А вон парень и девушка перебрались на ту сторону, и у них теперь — только свои. А мы, ты как думаешь, переберемся?

— Когда-нибудь все там будем. Вот только жалко, что ты Таню обидела.

— Таню?…

…Крутись, крутись, болванка, вспоминай.

Ах, кому не спится в ночь глухую?… Мадамочка съехала с рамы и расселась у постели. Подносит полными минами свое кислое презрение. Люстра опустилась к ногам, хочется отпихнуть. Изо всей мочи толкаю локтем в адамово ребро:

— Мишка, выключи свет, тебе говорю! Не нравится мне эта типша с картины.

— Это, Ксюша, "Неизвестная" Крамского.

— А по мне хоть "Грачи прилетели". Долго она будет за нами подглядывать?

— А против Майи ты ничего не имеешь?

— Ну, Майя свой человек.

Она у нас на настенной фотке как ночник… Любуемся всем коллективом. Вот и сейчас, сделав привал у моего бока, Мишка привычно заводит:

— Майя — наша совесть. Я не могу ее погасить. Тем более что она чем-то похожа на мою бывшую. Я даже иногда думаю, что она воссоздает меня из праха своими добрыми смыслами, как я теперь Веру. Знаешь, какая была Вера? Однажды нас остановил мент из-за моих длинных волос и, пока он держал нос в документах, Вера подошла вплотную и выхватила у него из кобуры пистолет. Меня оторопь взяла, так это было дерзко и неожиданно. А сержант рассмеялся. И мы расстались по-доброму. Поверишь ли, я иногда хотел иметь две жены, чтобы одна защищала меня как Вера, а другую — чтобы я защищал.

— Миша, я спать хочу.

— А вдруг Вера в гости ко мне приехать захочет. С сыном. Мы же ее оставим у себя?

— Да куда мы денемся.

— А если насовсем оставим?

— Как это?

— Ну… живут же некоторые в цивилизованных семьях.

Так. Стоп. Всем стоять. Рули, болванка, обратно.

Ага. Вот. Шумят. Сдвигают бокалы. Речи толкают. Мы шумим. Мы толкаем. Тут и Майя с Мариной, и Танька со своими Виктором и Олегом, и мы с Михаилом. Фирменный мой салат оливье, Маринины эклеры, Майины хачапури. Про хачапури Мишка говорит, что в них есть Джа и зачем-то мне подмигивает. А я же глупая, я улыбаюсь. Я салатик в тарелки подкладываю и прошу:

— Кушайте же, гости дорогие! Я завтра еще приготовлю. Вы же завтра придете: Нет, лучше так: вы отсюда сегодня никуда не уйдете.

Мишка бубнит, елозя рукой по талии:

— Пусть идут. Я, Ксюша, суеверный. Хочу, чтобы никого в первую ночь. Особенно Таньки. Нога у нее несчастливая.

— Да я же, я ж салатик мой…

Соседский ребенок болтается среди всех со скучающим видом.

— Мальчик! Иди сюда, мой хороший, тетя Ксена тебе пирожных наложит. Она слов на ветер не бросает. Пойдет она с тобой на базар и накупит разных мишек, собачек, машинок. Или ты автомат хочешь? Миша, где вообще тут игрушки?

Что там обронили уста поганые про мою Таню?