Уход - [2]

— Что же нам тогда делать? — спросил Иоанн. — Я веры не оставлю, но, по правде говоря, я предпочел бы послужить Господу в качестве живого монаха, а не мученика. Хотя, конечно, все в руках Его. — Он перекрестился.

То же сделал и Исаак. Его глаза блеснули:

— Я не виню тебя, сын мой. Моя жизнь уже прожита, и я готов предстать перед Богом и Сыном Его, как только Он пожелает, но я понимаю возможное замешательство тех, кто помоложе. Некоторые для спасения жизни могут даже принять ересь и потерять душу. Поэтому я думаю, что нам следует оставить Ир–Рухайю, дабы никому не пришлось делать сей горький выбор.

Иоанн тихо присвистнул:

— Все настолько плохо? — Он рассеянно посмотрел на работающего в саду монаха, который как раз на мгновение прервался — но тут же под взглядом эконома вернулся к прополке.

— Все настолько плохо, — эхом откликнулся Исаак. — Мне нужно, чтобы ты начал приготовления к нашему уходу. Я хочу, чтобы мы ушли отсюда не позже, чем через неделю.

— Так скоро, отец настоятель? Как тебе будет угодно, конечно — ты ведь знаешь, что всегда можешь рассчитывать на мое повиновение. Куда же мы отправимся — на запад, в Антиохию, или на юг, в Дамаск? Я полагаю, ты хочешь, чтобы мы оказались в безопасности за городскими стенами.

— Это так, но ни об одном из этих двух городов речь не идет, — сказал настоятель. Иоанн удивленно на него уставился. Исаак продолжил: — Я сомневаюсь, что Дамаск достаточно силен, чтобы выдержать надвигающуюся бурю. А Антиохия… Антиохия охвачена смутой с тех самых пор, как восстали евреи и убили патриарха, да одарит его Бог улыбкой своею. Кроме того, персы наверняка до нее дойдут, и она может пасть. Когда она пала последний раз, я был еще маленьким мальчиком — последовавшая за этим резня, я слышал, была ужасной. Я бы не хотел, чтобы мы подверглись чему‑либо подобному.

— Что же тогда остается, отец настоятель? — непонимающе спросил Иоанн.

— Начни приготовления к путешествию в Константинополь, Иоанн. А уж если персы возьмут и Константинополь… ну, значит, пришел Антихрист и настал конец света. И такое возможно. Похоже, что я состарился не вовремя.

— Константинополь. Всем городам город. — В голосе Иоанна слышались трепет и предвкушение. От Геркулесовых столпов до Месопотамии, от Дуная до Нубии, во всей Римской империи не было городов, равных Константинополю. Каждый мечтал увидеть его хоть раз в жизни. Иоанн запустил пальцы себе в бороду. Его глаза устремились куда‑то вдаль — он задумался о том, что именно монахам потребуется сделать, дабы прибыть к месту назначения. Он так и не заметил, как Исаак удалился.

Он вернулся от своих мыслей к действительности лишь тогда, когда монах, работавший в саду, стал уходить. Пройди он мимо эконома просто так, Иоанн бы его и не заметил. Но монах на ходу что‑то напевал, и поэтому размышления Иоанна оказались прерваны.

— Молчание, брат мой, — укоризненно сказал Иоанн.

Монах опустил голову, тем самым прося прощения. Но не отошел он и на дюжину шагов, как принялся напевать снова. Иоанн в отчаяньи закатил глаза. Отобрать у этого монаха его музыку было практически невозможно, ибо он был ею так одержим, что не замечал того и сам.

Не будь его гимны столь прекрасны, подумал Иоанн, слово «одержим» в устах окружающих могло бы приобрести и иной оттенок. Но никакой демон не мог послужить источником вдохновения для такого блистательного восславления Троицы и архангела Гавриила, это уж точно.

Иоанн прекратил размышлять о напевавшем монахе. Ему надлежало побеспокоиться о других вещах, куда более важных.

* * *

— Номисма за этого осла, за эту воронью падаль? — Монах театрально хлопнул себя по остриженному лбу. — Золотой? Да окунет тебя Сатана в огонь и расплавленное железо за такую наглость! Уж лучше б ты, разбойник, попросил тридцать сребренников. Всего на шесть больше, зато всем было бы видно, какой ты Иуда!

Поторговавшись некоторое время таким свирепым образом, монах в конце концов купил осла за десять сребренников, что составляло менее половины первоначально запрошенной цены. Положив звенящие милиарисии в свой денежный мешок, торговец уважительно кивнул своему недавнему противнику:

— Ты очень ловко торгуешься, святой отец. Такого умельца я не встречал еще ни в одном монастыре.

— Благодарю тебя. — Внезапно монах показался тихим и стеснительным человеком, а вовсе не свирепым торгашом, каким был мгновение назад. Скромно потупив глаза, он продолжил: — Я и сам когда‑то был купцом, очень давно, еще до того, как нашел во Христе истину.

Торговец рассмеялся:

— Я мог бы догадаться и сам. — Он внимательно оглядел монаха. — Судя по произношению, я бы предположил, что ты с юга.

— Именно так. — Монах уставился куда‑то вдаль, охваченный воспоминаниями. — Я шел в первый раз с караваном в Дамаск. Я услышал монаха, проповедующего на рынке. Тогда я даже не был христианином, но мне показалось, что я услышал внутри себя голос архангела Гавриила: «Следуй!» И я последовал, и следовал все эти годы, и следую по сей день. Мой караван вернулся без меня.

— Воистину силен оказался зов веры, святой отец, — сказал торговец и перекрестился. — Но если ты когда‑нибудь пожелаешь вернуться в мир, разыщи меня. Я с удовольствием возьму тебя в дело — а доходы, которые ты несомненно принесешь, мы поделим честно.