Уход Мистлера - [7]

Шрифт
Интервал

А когда Клара будет пребывать в радужном и умиротворенном настроении после удачно проведенного уикэнда, выложить ей все будет куда как проще. Да, это, наверное, единственная возможность, особенно для него, человека, балансирующего на грани территории ничейной и неприкосновенной, перед тем как отправиться в путь по всем кругам ада. Что ж, он в связи с этим заслуживает особого обращения. Будет что посмаковать в ближайшие месяцы или недели. Ему понадобятся воспоминания о чем-то славном и добром, как сладкий привкус во рту в этом океане горечи.

Последний раз он навещал Рика Вернхагена в больнице за несколько дней до его смерти. Вернхаген показал ему маленький занятный предмет, подсоединенный к трубке, через которую производились внутривенные вливания. Предмет крепился к простыне с помощью липучки. Раньше он его не замечал, просто рука Вернхагена прикрывала.

Вернхаген выглядел совсем ослабевшим. Дренажная трубка откачивала из его желудка сгустки темно-коричневой жидкости, трубки торчали из ноздрей и изо рта и, должно быть, повредили голосовые связки. Мистлер придвинул стул поближе к изголовью, где находилась подушка, на которой покоилась голова Вернхагена, и изо всех сил напрягал слух, чтобы расслышать друга.

Видишь это, сдавленным голосом проквакал Вернхаген, возбужденно двигая маленьким предметом, который был снабжен белой пластиковой кнопкой. Господи, до чего ж мне нравится эта штука, я люблю ее, люблю! Стоит только нажать, ну, вроде как вызываешь в номер официанта, и тут же впадаешь в нирвану. Да и тебе не приходится болтать с этим официантом и давать ему на чай.

Приставленная к больному частная сиделка, заметив, что Мистлер не понимает, объяснила, что это новый способ обезболивания. Когда пациенту кажется, что боль стала невыносимой, он нажимает на кнопку и аппарат выдает ему дозу морфия. Обезболивающее смешано с питательными веществами и немедленно поступает в кровь.

Ребята не перестают меня удивлять, добавила она. Никогда не включают только ради того, чтобы словить кайф.

Что ж, скоро ему самому предстоит узнать, сравнимы ли воспоминания о прежней счастливой жизни с действием морфия или димедрола. А если Клара попросит его срочно вылететь, чтобы присоединиться к ней и Сэму, — скажет, что Херли предписал ему покой и отдых. Долгий уик-энд в обществе Клары и Сэма — это совсем не то, что ему сейчас нужно. У них еще будет время насладиться обществом друг друга, возможно, даже отправиться куда-нибудь на каникулы, как только закончится семестр в Стэнфорде. И если Сэм проведет все экзамены и сдаст все положенные за год работы, а он, Мистлер, утрясет вопросы, связанные с продажей фирмы, и убедится, что сделка с «Омниумом» действительно выгодна и надежна.

А пока пусть Плутон[4] подарит ему за долготерпение и благочестие хотя бы десять жалких дней безоблачного покоя и пустоты.

Он поедет в Венецию. Единственное место на земле, где его никогда ничего не раздражало. И особой организации и подготовки к поездке тоже не требуется. Он заранее знал, где лучше остановиться, какой именно номер попросить, как избегать назойливых и шумных туристов, занятых кормлением голубей на площади Святого Марка, как незаметно идти по пятам, точно маленький жалкий кораблик в фарватере огромного буксира, за каким-нибудь болтливым типом, полиглотом со смешным пестрым зонтиком в руке. И он не будет испытывать угрызений совести, если вдруг не получится взглянуть на какой-нибудь знаменитый памятник или прославленное полотно. Vedi Napoli е mori![5]

И это совсем другое, это совсем не то, что зафиксировать сетчаткой глаза какой-нибудь шедевр и унести его потом с собой в могилу, как делали фараоны. Он присматривался к Венеции неспешно и осторожно, еще с тех времен, когда был студентом колледжа. Тщательно взвешивал, стоит ли снова смотреть ту или иную картину Тициана или Беллини, — выбор, равносильный тому, когда решаешь, попрощаться ли с друзьями, к которым пришел в гости, или уйти незаметно, по-французски. Какой-нибудь болтливый и придирчивый тип, обожающий вмешиваться в чужие дела — уже по определению им мог быть почти любой друг супружеской пары, — непременно бы подумал, что за желанием путешествовать без Клары кроется некая грязная и подозрительная уловка. Что ж, ему лучше знать. Но если жена будет выказывать признаки неудовольствия, они с Сэмом могут присоединиться к нему и потом вместе вернуться. Ведь и он считал само собой разумеющимся, что каникулы в семейном кругу, несмотря на всю утомительность, есть не что иное, как обязательный ритуал, и просто должны состояться до того, как он попадет в «военную зону». И Венеция никуда не денется, она всегда будет ждать мать, отца и сына. А также, возможно, и помолвленную с сыном девушку, и ее ребенка. Никто не будет чувствовать себя обиженным или обойденным.

И спланировать побег тоже ничего не стоит. Он может уехать в воскресенье вечером, до того как Клара вернется с западного побережья — при условии, конечно, что она примет его предложение провести уик-энд с Сэмом. И даже если она будет настаивать, чтобы он приехал на уик-энд к ней и Сэму, спасти путешествие в Италию все равно можно, предлог найдется. И ничего особенного изобретать не надо: миланская империя моды, которую он так усердно и неутомимо обхаживал на протяжении нескольких лет, уже дала его агентству работу, и вот теперь они просят его о личной встрече. Разве может он отказаться?


Еще от автора Луис Бегли
О Шмидте

С тех пор, как умерла жена Шмидта, не прошло и полугода, и вот их единственная дочь пришла сказать, что выходит замуж. И упорядоченная жизнь пожилого преуспевающего юриста катится под откос: его вынуждают раньше срока уйти на пенсию; выбор Шарлотты он не одобряет, но даже самому себе он не в силах признаться, почему; его преследует зловещий бродяга, подозрительно похожий на него самого… Обеспеченная старость безоблачна далеко не всегда, однако неожиданная страсть на склоне лет может подарить крохотный лучик надежды.По мотивам этой книги американского писателя Луиса Бегли (р.


Рекомендуем почитать
Всё, чего я не помню

Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.


Колючий мед

Журналистка Эбба Линдквист переживает личностный кризис – она, специалист по семейным отношениям, образцовая жена и мать, поддается влечению к вновь возникшему в ее жизни кумиру юности, некогда популярному рок-музыканту. Ради него она бросает все, чего достигла за эти годы и что так яро отстаивала. Но отношения с человеком, чья жизненная позиция слишком сильно отличается от того, к чему она привыкла, не складываются гармонично. Доходит до того, что Эббе приходится посещать психотерапевта. И тут она получает заказ – написать статью об отношениях в длиною в жизнь.


Неделя жизни

Истории о том, как жизнь становится смертью и как после смерти все только начинается. Перерождение во всех его немыслимых формах. Черный юмор и бесконечная надежда.


Белый цвет синего моря

Рассказ о том, как прогулка по морскому побережью превращается в жизненный путь.


Возвращение

Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.


Огненные зори

Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.


Портрет художника в старости

Роман-завещание Джозефа Хеллера. Роман, изданный уже посмертно. Что это?Философская фантасмагория?Сатира в духе Вуди Аллена на нравы немолодых интеллектуалов?Ироничная литературная игра?А если перед вами — все вышесказанное плюс что-то еще?


Слово

Как продать... веру? Как раскрутить... Бога? Товар-то — не самый ходовой. Тут нужна сенсация. Тут необходим — скандал. И чем плоха идея издания `нового` (сенсационного, скандального) Евангелия, мягко говоря, осовременивающего образ многострадального Христа? В конце концов, цель оправдывает средства! Таков древнейший закон хорошей рекламной кампании!Драматизм событий усугубляется тем, что подлинность этого нового Евангелия подтверждается новейшими научными открытиями, например, радиоуглеродным анализом.


Блондинка

Она была воплощением Блондинки. Идеалом Блондинки.Она была — БЛОНДИНКОЙ.Она была — НЕСЧАСТНА.Она была — ЛЕГЕНДОЙ. А умерев, стала БОГИНЕЙ.КАКОЙ же она была?Возможно, такой, какой увидела ее в своем отчаянном, потрясающем романе Джойс Кэрол Оутс? Потому что роман «Блондинка» — это самое, наверное, необычное, искреннее и страшное жизнеописание великой Мэрилин.Правда — или вымысел?Или — тончайшее нервное сочетание вымысла и правды?Иногда — поверьте! — это уже не важно…


Двойной язык

«Двойной язык» – последнее произведение Уильяма Голдинга. Произведение обманчиво «историчное», обманчиво «упрощенное для восприятия». Однако история дельфийской пифии, болезненно и остро пытающейся осознать свое место в мире и свой путь во времени и пространстве, притягивает читателя точно странный магнит. Притягивает – и удерживает в микрокосме текста. Потому что – может, и есть пророки в своем отечестве, но жребий признанных – тяжелее судьбы гонимых…