Уход Мистлера - [40]
Давным-давно, когда ему еще не было сорока — надо же, как раз столько сейчас Лине, — он летал в Токио почти ежемесячно по делу, которое тогда казалось чрезвычайно важным. В конце концов из этой затеи так ничего и не вышло. Он хотел сделать «Сёва», крупнейшее рекламное агентство Японии, партнером «Мистлера и Берри». И почти всегда вылетал из Нью-Йорка самолетом, прибывающим в Токио в середине дня.
Во время одного из первых таких визитов его пригласил на обед глава «Сёвы». Причем обед этот должен был состояться в шесть тридцать. То есть менее чем через три часа после приземления самолета в токийском аэропорту. Странное время для обеда, но для японцев оно считалось вполне удобным и нормальным. Хотя в данном случае обстоятельства могли помешать. Дорога в такси от аэропорта иногда занимала целых три часа, но поскольку японцы знали, когда он прибывает, Мистлер счел, что возражать смысла нет.
Ровно в шесть тридцать, когда он лихорадочно искал запонки, которые оставил где-то на виду, то ли в ванной, то ли в спальне — но вот где именно? — зазвонил телефон. Мистер Тадачи, глава «Сёвы», а также «другие члены компании», которых оказалось четверо, были уже в вестибюле гостиницы. Он вышел, все они расселись по машинам и направились в сторону Хибии[33] и то ползли, то останавливались, потом снова ползли и останавливались в потоке движения. Миновали Гиндзу[34], та осталась где-то по правую руку, свернули на восток, проехали мимо Императорского дворца и, наконец, достигли района, состоявшего из деревянных одно- и двухэтажных домиков, украшенных пластиковыми фонарями вместо традиционных, бумажных.
Первый, перед которым и затормозила вереница автомобилей, оказался рестораном тэмпура[35] в традиции древних заведений Осаки. Они сняли синие бархатные тапочки, которые им выдали, чтобы пройти по коридору, и уже в одних носках вошли в небольшую комнату, устланную татами, со своей печью для готовки. Поваров в поле зрения не было. Да, все по-настоящему, без подделки. Под низенький столик, на который должна была подаваться еда, ни иностранным гостям, ни самим японцам — даже они заворчали, увидев это, — не было никакой возможности просунуть ноги. Пришлось сидеть на татами, скрестив ноги, зато было позволено расстегнуть пиджак и ослабить узел галстука, чтобы придать происходящему налет неофициальности.
Мистлер чашку за чашкой пил саке, которое разливала молодая женщина, больше похожая на официантку, а не начинающую гейшу. Она стояла на коленях рядом с ним, пока Мистлер с японцами поглощали бесконечную череду закусок, которые все подносили и подносили — до тех самых пор, пока в комнату не вошел шеф-повар, низко, но без подобострастия кланяясь гостям. И сообщил через маму-сан, которая стояла на коленях рядом с мистером Тадачи, что готовящееся главное блюдо не идет ни в какое сравнение со всеми, что довелось до сих пор отведать. И еще попросил ее поддерживать беседу с гостями, но не на слишком серьезные темы. Так что перейти к делу Мистлеру не удалось, не тот был момент. К этому времени он уже успел ознакомиться с традициями и знал, что решающий разговор состоится не раньше завтрашнего утра в офисе Тадачи.
Сам же мистер Тадачи, который все чаще улыбался Мистлеру, сказал: Прошу прощения, одну минуту, пожалуйста. И оживленно заговорил по-японски со своими помощниками. Тайм-аут для Мистлера. Теперь он мог пошевелить занемевшими пальцами ног и незаметно растереть икры, которые свело от продолжительного сидения на корточках. Отдельные английские слова, сильно искаженные, он все же улавливал. Дивиденды, прохождение счетов в долларах, основные клиенты. Очевидно, для всех этих терминов существовали эквиваленты в японском языке. Неужели его будущие партнеры нарочно швыряют ему эти крохи, чтобы продемонстрировать интерес к сделке, или же выражают тем самым свое к нему презрение? Неужели им все равно, что он их слушает?
Он извинился, сказал, что ему надо срочно позвонить в Нью-Йорк — до того, как его коллеги, находящиеся в совсем другом временном поясе, не разошлись на разные встречи. Мистлер отказался от приглашения японцев поехать после обеда в ночной клуб. Как-то не очень верилось, что виски с содовой и заигрывания с целой командой официанток из бара помогут продвинуть сделку. Это могло навеять ностальгические воспоминания о девочках из Уэллесли[36] в шелковых чулочках, о том, как они хватают тебя за руки, когда хотят остановить. Но прежде, разумеется, надо было дать понять, что они представляют для тебя хоть какой-то интерес.
Нет, этого он не хотел. Шофер отвез его в отель, японцы в другой машине отправились, по-видимому, догуливать в какое-то другое злачное местечко в Гиндзе или Акасаке. Мистлер сделал несколько телефонных звонков, разделся и тут вдруг почувствовал, как страшно ноют и ломят у него все суставы и кости. Набрал номер массажного кабинета при отеле и попросил прислать массажистку. Только обязательно молодую, добавил он. И его охватило любопытство. Интересно, как они отреагируют на эту его просьбу?
Массажистка через пятнадцать минут, о'кей? — спросил певучий переливчатый голосок.
С тех пор, как умерла жена Шмидта, не прошло и полугода, и вот их единственная дочь пришла сказать, что выходит замуж. И упорядоченная жизнь пожилого преуспевающего юриста катится под откос: его вынуждают раньше срока уйти на пенсию; выбор Шарлотты он не одобряет, но даже самому себе он не в силах признаться, почему; его преследует зловещий бродяга, подозрительно похожий на него самого… Обеспеченная старость безоблачна далеко не всегда, однако неожиданная страсть на склоне лет может подарить крохотный лучик надежды.По мотивам этой книги американского писателя Луиса Бегли (р.
Сначала мы живем. Затем мы умираем. А что потом, неужели все по новой? А что, если у нас не одна попытка прожить жизнь, а десять тысяч? Десять тысяч попыток, чтобы понять, как же на самом деле жить правильно, постичь мудрость и стать совершенством. У Майло уже было 9995 шансов, и осталось всего пять, чтобы заслужить свое место в бесконечности вселенной. Но все, чего хочет Майло, – навсегда упасть в объятия Смерти (соблазнительной и длинноволосой). Или Сюзи, как он ее называет. Представляете, Смерть является причиной для жизни? И у Майло получится добиться своего, если он разгадает великую космическую головоломку.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.
Роман-завещание Джозефа Хеллера. Роман, изданный уже посмертно. Что это?Философская фантасмагория?Сатира в духе Вуди Аллена на нравы немолодых интеллектуалов?Ироничная литературная игра?А если перед вами — все вышесказанное плюс что-то еще?
Как продать... веру? Как раскрутить... Бога? Товар-то — не самый ходовой. Тут нужна сенсация. Тут необходим — скандал. И чем плоха идея издания `нового` (сенсационного, скандального) Евангелия, мягко говоря, осовременивающего образ многострадального Христа? В конце концов, цель оправдывает средства! Таков древнейший закон хорошей рекламной кампании!Драматизм событий усугубляется тем, что подлинность этого нового Евангелия подтверждается новейшими научными открытиями, например, радиоуглеродным анализом.
Она была воплощением Блондинки. Идеалом Блондинки.Она была — БЛОНДИНКОЙ.Она была — НЕСЧАСТНА.Она была — ЛЕГЕНДОЙ. А умерев, стала БОГИНЕЙ.КАКОЙ же она была?Возможно, такой, какой увидела ее в своем отчаянном, потрясающем романе Джойс Кэрол Оутс? Потому что роман «Блондинка» — это самое, наверное, необычное, искреннее и страшное жизнеописание великой Мэрилин.Правда — или вымысел?Или — тончайшее нервное сочетание вымысла и правды?Иногда — поверьте! — это уже не важно…
«Двойной язык» – последнее произведение Уильяма Голдинга. Произведение обманчиво «историчное», обманчиво «упрощенное для восприятия». Однако история дельфийской пифии, болезненно и остро пытающейся осознать свое место в мире и свой путь во времени и пространстве, притягивает читателя точно странный магнит. Притягивает – и удерживает в микрокосме текста. Потому что – может, и есть пророки в своем отечестве, но жребий признанных – тяжелее судьбы гонимых…