Люда по-прежнему не шевелилась. Лицо было замершее.
– Трудно без детей, да? Ну, прости. Ты бы взяла приемного. А? Ну что ж я могу сделать? Конечно, не надо было мне делать тогда аборт тебе. Но ты так плакала. Я ненавижу слезы. Вот видишь – ты теперь одна. Да не молчи ты! Ну, виноват.
Люда в той же позе и вместе с креслом стала отодвигаться, уменьшаться, как бы расплываться. Будто это было отражение на стекле и оно отплывало от него вместе со стеклом.
И опять появился этот Некто с профилем Данте. Опять стоит около полок с книгами. И опять прикрывает собой место, где стоит Библия.
– Что ты к ней пристал? Ты свое дело сделал. А я тогда лишь посмеивался. А теперь не поможешь ей. Теперь тебе рассчитываться. Готовься. – И гость вытянул руку в направлении Мишкина, будто хотел что-то забрать из него.
Боль пронизала живот, спину… всё. Что это? Откуда такая боль? Может, рак. Может, «ломка». Какое это теперь имеет значение?
Мишкин закричал:
– Галя, Галя! Укол! Он опять был. Люда!..
Галя подскочила с уже готовым шприцем.
– Быстрей, быстрей! Не видишь разве?! Люда была.
– Какая Люда? – Галя с удивлением посмотрела на него, одновременно вливая содержимое шприца в катетер.
– Ну, та. Помнишь? Я еще после нее под машину попал… У которой не может быть детей.
Галя поняла. Надо же: он никогда не вспоминал тот ужас, ан вот как оказывается-то.
Мишкин стал успокаиваться. Лицо расслабилось. Он удивленно огляделся. Нахмурился.
– Никого? И его?
– Кого? – автоматически спросила Галя, хотя было ясно, что лучше не спрашивать.
– Приснилось. Бред какой-то. Нет – все правильно. Да-а – заснул? А где Илья? Он же был здесь.
Галя взяла со столика тарелку.
– Поешь.
Протянул руку к ложке, но тут же уронил на одеяло.
Галя набрала в ложку пюре. Это пюре из детского питания, говорили, очень хорошо для тяжелых больных. Она все знала и сама, но тем не менее прислушивалась ко всем советам – а советы теперь давал каждый звонивший. Рассказывая что-то про их дела, она втайне, а может, и явно, ждала сочувственных слов. Но получала обычно град советов. И совсем уже обезумевшая от горя, усталости, безнадежности, она тотчас бежала осуществлять очередную бессмысленность. Правда, не всегда. Случалось, что, недослушав совет, просто бросала трубку. Так было по крайней мере дважды. Один раз у нее попросили Женину фотографию, чтобы передать ее экстрасенсу, который, якобы, заочно может улучшить состояние больного. А второй раз кто-то посоветовал принимать «настоящее мумие». Что уж тут отвечать. И она бросала трубку. А вот совет кормить детским питанием она приняла.
– Поешь, Женечка!
Но Мишкин уже очнулся. Чуть отошел дурман. Ушла боль… Или ломка?
– Ты что? Не видишь? Что это уже ни к чему… Это конец.
…Два…
* * *
– Саша! Папе плохо. Давление… Он отказывается. Приезжай!
И следующий звонок:
– Олег! Жене плохо… Отказывается от капельницы.
И другому профессору:
– Леша!..
Женя услышал что-то из ее клика о помощи.
– Какая капельница?! – я не подлежу реанимации…
…Один…
