Уход - [22]

Леша с Толей подошли к машинам, выстроившимся вдоль подъездов.

– Они все одинаковые. Как узнаешь свою? Даже цвет один.

– Цвета разные. Просто грязные все. А свою собственность и по запаху узнаешь.

Алексей торжественно распахнул дверцу:

– Прошу.

– Жигуль?

– А то.

Машина немного поурчала, прогрелась и медленно покатила, минуя небольшой ряд таких же грязноватых «Жигулей».

– Олег тоже профессор, а где ж его кар?

– А он слишком много на блядей тратит.

– Больно ты суров к товарищу. Блядей!.. Около него я всегда видел вполне приличных дам.

– И что? Блядь может быть вполне приличной дамой. Это просто человек… женщина, легко, без натужности и с удовольствием идущая на интимный контакт.

– Да уж, всегда сперва надо договориться о терминах. Скажем, проститутка – это профессия. Блядь – мировоззрение.

– А историков тоже волнуют определения?

– Еще бы! Для нас определения, может, важнее, чем вам, хирургам. Это вы все страдаете профессиональным расизмом.

– Да что вы про нас знаете, про хирургов! Для вас мы циники…

– Именно так. Циники, безбожники…

– Да среди медиков и вообще естественников больше верующих, чем среди болтунов-гуманитариев.

– Так! Переходим на личности…

– Извини. Я хочу напомнить тебе про хирурга Войно-Ясенецкого, он же епископ Лука.

– Знаю, знаю. Но, как говорил, Крылов Иван Андреевич, правда, извини, про гусей: «…то ваши предки, а вы годны лишь только на жаркое».

Оба засмеялись.

– Да ладно, Толь. Конечно, на первый взгляд, у религии и медицины разные задачи: одна думает о спасении души – это для нее первее всего; а другая страдает за тело. И впечатление, что им приходится вступать в конфронтацию. Они союзники или соперники, конкуренты? Ты как считаешь?

– То есть быть или не быть – кому что важнее?

– Нет, не так: сейчас или навечно?

– Хм! По-моему, для вас, для медицины – быть.

– Для нас, для медицины, для религии тоже – уйти из «быть», из тела так, чтобы попасть в духовный сад.

– Стоп! Все! Уже ничего не понимаю. Надо подумать. Здесь останови: вон метро. Удачи тебе в борьбе с недужным телом и за счастливую душу.

* * *

– Готова машина? Что, прямо сегодня? Конечно, жду! – Илья положил трубку, удовлетворенно улыбнулся и назидательно сказал зеркалу: «А говорили: обманут. Вот вам! Верить надо». Стал натягивать куртку, но телефон зазвонил снова.

– Слушаю… Да, Евгений Львович… Позвонили. Сейчас едем обкатывать… Я был уверен… Вечерком позвоню… А точно завтра хотите?.. Ну ладно. Позвоню. А от Гали не получу по шее?.. Ну, не гневитесь. Приеду – позвоню.

Он выскочил из подъезда, и одновременно подъехали его бывшие обидчики. Машина выглядела вполне прилично. Ребята чувствовали себя героями и благодетелями, будто не они разбили, а просто ликвидировали чей-то грех. Втроем обошли машину вокруг – ощупывали, оглаживали.

Через час Илья звонил шефу:

– Евгений Львович, все в порядке… Договорились: четверть девятого. Только чтоб Галя не провожала – я боюсь.

Мишкин вышел из подъезда, будто не было никакой операции, будто не остался в нем продолжающий разрастаться рак. Разве что несильно похудел – да и то лишь на врачебный взгляд. А вообще-то незаметно.

– Я уже попросил назначить на сегодня операцию. Небольшую. Для раскачки. Разминка. Больную знаю. Ты не проверил?

– Угу, мне позвонили. Все готово. И обход сделаете?

– Не полностью. Сначала по историям посмотрю, кого надо, а кого и не обязательно.

– Я даже сейчас могу сказать, кого стоит посмотреть.

Илья ассистировать не пошел, но на всякий случай стал у Мишкина за спиной. Хотя, глядя на заведующего, на его стать, знакомые повадки, уверенную хватку, можно было не беспокоиться. Операция стандартная, привычная – хронический холецистит с камнями.

Однако хорошо, если всё пойдет без осложнений. А ведь они могут возникнуть при любой операции у любого хирурга. Как будет себя вести оператор, после долгого перерыва? Как управится?

Евгений Львович оперировал спокойно, будто и не было никакого перерыва. Главное – не отвыкли руки, так и ходили, благодаря рефлексам, отработанным еще тридцать лет назад. Илья вспомнил, как когда-то профессор Петровский демонстрировал операцию знаменитому французу – одному из виднейших хирургов Европы. Операция была типичной, болезнь хорошо изучена, больной не представлял никакой сложности. Но случилось неожиданное, и академик, забыв про всё, дал волю и своим эмоциям, и нестандартным своим умениям. Когда всё благополучно завершилось, Петровский вспомнил про именитого француза и стал извиняться, что не сумел продемонстрировать свое гладкое искусство. Но басурманский гость возразил: «Да вы что! Как делают гладко, я видел много раз. Куда интереснее было наблюдать, как вы выходите из положения в экстремальной ситуации».

А у Мишкина сегодня прошло все без эксцессов. Закончив операцию, он сказал:

– Слушай, Илюша, давай в кабинете у меня вместо дивана поставим кровать и немножко мне покапаем. Поддержим силы на подольше. А? А я в это время полистаю истории болезней, и к концу рабочего дня полностью восстановлюсь… Если что-то потерял…

– Вот уж не ожидал такой разумности. Сейчас сделаем.

«М-да, нелегко дается ему имидж супермена», – промелькнуло у Ильи в голове, пока он бежал распоряжаться и готовить капельницу.