Уговор дороже мира - [2]

— Смотрите сами… — он обреченно махнул рукой и снова полез в карман за лекарством.

Залевски повернулся и в ту же секунду из его необъятной груди вырвался возмущенный рёв:

— Вы что тут, с ума все посходили?! Кто додумался поместить Экристида в зал фламандской живописи? Это неслыханно!

— Вы уверены, что это "Золотая долина"? — растирая грудь, тихо спросил Бизо.

— Я имею в виду, вы уверены, что это подлинник?

Крупнейший знаток творчества Экристида надменно вскинул подбородок:

— Месье Бизо, раньше я не замечал за вами склонности к дурацким шуткам, — сухо произнёс он. — Простите за подобный тон, но, принимая во внимание время суток, а также…

— Вы помните, какая картина висела на этом месте? — не дослушав его, спросил директор.

— Разумеется, — огрызнулся профессор, — "Пантеон мёртвых" кисти Тетриоли!

— Да, — грустно кивнул головой Бизо. — Единственная схожесть этих полотен состояла в том, что их размеры были практически идентичны. Две самые крупные картины в нашем музее.

— Были?! — вздрогнул Залевски.

— Да, были! — взвился директор. — А как прикажете изъясняться, когда в одно мгновение исчезает Тетриоли и появляется два совершенно одинаковых Экристида? И не смотрите на меня так! Я не сумасшедший! Пойдите в зал Экристида и убедитесь сами!

Залевски возмущенно фыркнул, но всё же решил сходить, так как с самого начала этого безумного фарса, его мучил вопрос: кого же повесили на место "Золотой долины"?

Спустя пять минут он примчался обратно. Его лицо было пунцовым, а в глазах, как и у директора, плескался ужас. Он подбежал к картине, столь неуместно смотревшейся в непривычном фламандском окружении, и стал внимательно её изучать.

Через некоторое время он воскликнул:

— Но этого не может быть!

— Значит, я был прав, — устало произнёс Бизо. — Теперь в Лувре две "Золотых долины" и обе настоящие… Вы не могли ошибиться, профессор? — с надеждой спросил он.

Залевски рассеянно потёр виски:

— Можно, конечно, провести научно-техническую экспертизу, проверить холст, грунт, краски, но…

— Можете не продолжать, коллега! Я ничуть не сомневаюсь в вашей компетенции.

— Директор музея махнул рукой и схватился за голову. — Господи, за что? И как?

Вы представляете, даже камеры наблюдения ничего не успели зафиксировать! На одном кадре Тетриоли, а уже на следующем — Экристид. Это какое-то безумие!

— Тем не менее, необходимо срочно снять эти… — Залевски на мгновение споткнулся на слове, — …полотна с экспозиции.

— И Джоконду тоже? — всхлипнул Бизо.

— А что с Джокондой? — вытаращился Залевски.

— Их двенадцать! — глупо хихикнул директор. — Не одна, не две, а целых двенадцать!!! А вот в зале Данэ недостача! Ровно на одинадцать полотен! — Бизо вдруг захрипел и упал на колени.

— Врача! Позовите кто-нибудь врача! — во всю мочь закричал профессор.

Его крик многоголосым эхом пронёсся по тихим залам Лувра. По тем самым залам, где столетиями хранились раритеты, некоторые из которых, таковыми уже не являлись…

Утром, так и не дождавшись от мужа сколь-нибудь вразумительного объяснения его странного поведения, пани Залевски хлопнула дверью и отправилась по магазинам. В последний момент профессор услышал, как она отчитывает сына:

— Что значит — "Потерял!"? Где? Ты знаешь, сколько стоил этот набор? Сто шестьдесят франков! Я себе во всём отказываю — только бы у тебя была возможность учиться, а ты теряешь такие дорогие вещи! Нет будешь! Не смей спорить! Я сказала — не смей! Маме лучше знать! Это настоящая профессия — не то что у твоего отца!

Посмотри на дядю Юрека: всего два года как он окончил университет, а уже купил собственный дом! Не плачь! Мама тебя любит! Мама купит Яцеку новый набор и умный

Яцек выиграет школьную олимпиаду! Правда? Порадуешь мамочку? Ух ты, моя лапочка!

Держи десять франков и жди меня в игровом центре, я скоро приду.

Голоса удалились. Залевски перевернулся на другой бок и тупо уставился в противоположную стену. Он пытался думать о многих вещах, но у него ничего не получалось. В голове царил вакуум. Пустота! Ничто! Жизнь потеряла всякий смысл, и горше всего было осознавать, что весь этот смысл заключался в неповторимости четырёх полотен великого Экристида. Он знал их до мельчайших подробностей, до каждой царапинки, каждой трещинки. И вот оказалось, что всё это не более чем пшик. Оказывается, Экристида можно копировать! Экристида!!! Словно это не полотно величайшего художника, а помятая купюра, пропущенная через обычный ксерокс.

За спиной кто-то осторожно кашлянул. Залевски повернулся.

— Простите, я стучал, но вы не ответили, а времени очень мало, — извинился гость и без приглашения уселся в кресло.

— А, Лакруа… Опять вы, — равнодушно пробормотал профессор. — Ну что там новенького? Сколько шедевров мы еще потеряли?

— Потеряли? — француз вскочил на ноги. — В смысле, они уничтожены? Но этого не может быть! Этого просто не должно было произойти!

— Да, — согласился Залевски, — это не должно было произойти, но это произошло!

Оценив искренний ужас полицейского, профессор сразу и бесповоротно простил ему все неприятные эмоции, которые тот заставил его испытать прошлой ночью.

— У меня где-то был коньяк. — Профессор тяжело поднялся с кровати и подошёл к бару. — Помянем Экристида? — спросил он, передавая капитану бокал. — Как там говорилось? Плодитесь и размножайтесь?