Уголовное дело Бориса Савинкова - [32]

Этот балаховский поход, мое личное в нем участие были последним для меня внутренним духовным аргументом против белого движения. Очень медленно, из множества впечатлений у меня слагалось глубоко отрицательное отношение к белому движению. Началось с Дона, кончилось Мозырем. После октябрьского переворота я думал так: «Вот захватчики власти, народ не с ними. Там развал, там бандитизм, там убийства, беспорядки, а вот здесь, с этой стороны, на стороне белых, будет порядок, дисциплина, идейность, не будет убийств». И это оказалось все глубоко неверным. Все это оказалось противоположным действительности. Я все больше и больше с ужасом приходил к убеждению, что они думают не о родине, не о народе, а о своих классовых интересах, интересах имущих классов. Более того, глубочайшая причина этого разочарования в том, что я понял, что никакое белое движение без иностранцев невозможно.

К этому моменту у меня совершился окончательный перелом. Много времени я потратил, много сил ушло на это, но зато он был окончательный, — говорю вам не из книги, а из жизни. Я все прошел, все увидел в этом белом движении, сам принял в нем непосредственное участие и возненавидел. Каждый день приносил уверенность — в чем? страшно сказать! — в своей ошибке, в своем заблуждении и, конечно, в своей вине перед народом.

И здесь я сказал себе: тут я разбит, совершенно, до конца побежден, но из этого еще не следует, что народ с ними, а ведь, окончательный судья всех наших дел — русский народ и никто иной, и ему только я подчинюсь. Я сказал себе, что это дело гиблое, несчастное, ужасное, а вот есть зеленое движение, крестьянское движение. Если этому движению придать некоторую организованность, то, может быть, результат будет другой. И я попытался пройти по линии зеленого движения. В этих целях было созвано информационное бюро. Я стоял во главе его, и я за него отвечаю. Поэтому то, что я сейчас буду говорить, не поймите так, что я хочу сложить с себя ответственность. В этом информационном бюро, как и во многих других делах, я многих деталей не знал, многие из них я узнал здесь впервые на допросе. Цель моя была такова, чтобы попытаться придать более или менее организованную форму зеленому движению, попытаться вызвать большое, массовое крестьянское восстание, посылать людей в Россию именно с этими задачами. Я не мог себе представить, что из этого произойдет. Как мог я допустить, что эти люди в значительной мере просто сделаются полубандитами, а иногда и бандитами? Я этого предвидеть не мог. Многое делалось не так, как я хотел, а как раз наоборот.

Возьмите, например, вопрос о так называемом шпионаже. Скажут, что я — польский шпион, но шпионом я никогда не был, а было вот что: были опять те же невероятные тиски. Вот зеленое движение. Я остаюсь в Варшаве; должен сказать, что я был вынужден остаться в Варшаве, потому что 20000 человек сидят за проволокой, и я один-единственный, который может и должен заботиться о них. Что же произошло? А произошло то, что генеральный штаб схватил меня за горло: если вы хотите работать, то вы должны работать совместно с нами. Я пытался вырваться из этих тисков, но ничего сделать не мог. Проходит некоторое время, и я отдаю себе отчет в том, что те, которые отправляются в Россию для зеленого движения, входят, помимо этого, в соглашение с поляками, и эти люди доходят до границы и возвращаются, или переходят границу и начинают грабить, шпионить, и только ничтожный процент не делал ни того, ни другого. Да, формально отвечаю я, но я не мог физически войти в это дело во всех деталях, и я не мог, конечно, остановить его.

Да, мы предполагали широкое крестьянское восстание на западе, даже план разработали, съезд у нас был. Ах, этот съезд! Опять иностранцы, опять давление. Программу выработали, мало было иллюзий, но были. И я думал, что программа эта все-таки, до известной степени, отражает настроение крестьян и их желания. Ведь я был за каменной стеной, я не знал, что делается в России, не видел России, не чувствовал ее. Никакого восстания не вышло, какие-то бандиты пограбили, какие-то шпионы пошпионили, и только несколько человек попытались искренно и честно что-то сделать. Вот история с информационным бюро.

Председатель. — За период до съезда Союза Защиты Родины и Свободы информационное бюро занималось собиранием сведений военно-разведывательного характера на территории Советской России?

Савинков. — Да, я думаю, что да. Я вам сказал, что мы были совершенно в тисках.

Председатель. — Значит, выходит так, что поляки, взяв на себе содержание 20000 интернированных солдат, требовали от информационного бюро доставки сведений военно-разведывательного характера.

Савинков. — Это вы немножко обостряете.

Председатель. — А как же иначе?

Савинков. — Если вы настаиваете, то конечно.

Председатель. — Я не настаиваю, а только спрашиваю.

Савинков. — Я говорю совершенно точно. Да, была база, на этой базе были иностранные войска.

За эту базу я отвечаю. Я хочу только установить, что за базу, за комитет, за армию я отвечаю, а если вы хотите сказать, что я поощрял, или сам этим занимался, или был за это, или я сам лично способствовал этому, то — нет. Ужас был.