Уголовное дело Бориса Савинкова - [28]

Теперь что касается японцев, то с японцами я встречался в Париже. Видите, относительно японцев дело сложнее, чем относительно европейцев. Конечно, никаких добрых целей в отношении России я у них не подозревал. Японцы говорили со мной, главным образом, после падения Колчака. Японцы предлагали мне ехать на Дальний Восток, говорили мне, что они окажут мне всяческую помощь. Но я отказался от этого: я совершенно не доверял им и не верил в их помощь.

Председатель. — А персонально с кем из японцев вы вели переговоры?

Савинков. — Я сейчас стараюсь вспомнить эти японские фамилии. Там был Комури, бывший посол в Петрограде, там были еще другие, но очень может быть потому, что я устал, я эти японские фамилии не помню, но я их всех знал, — и тех, которые были на конференции, и тех, которые были в посольстве.

Председатель. — Ввиду сильного переутомления подсудимого объявляется перерыв до 10 часов утра.

Утреннее заседание 28 августа

Председатель. — Может быть, вы вспомните несколько подробнее условия займа, полученного Колчаком?

Савинков. — Я помню, что относительно этого займа велись переговоры с американскими и английскими банкирами, и нужно полагать, что эти переговоры были известны и английскому, и американскому правительствам. Заем был заключен из семи с половиной процентов годовых. Процент, как видите, чрезвычайно высокий, в особенности, если принять во внимание, что перед нами скорее не заем, а ломбардная операция. Часть золотого запаса, который был у Колчака, была вывезена на английском военном судне в Шанхай, где была положена в обеспечение займа. Я не могу вам точно сказать, поступили ли все эти 130 миллионов. Все финансовые переговоры и деньги прошли мимо меня, но я знаю, что поступила, по крайней мере, значительная часть этих денег. Таким образом в распоряжении англичан находится часть русского золота, хранящегося в Шанхае.

Были ли заключены другие займы, мне неизвестно. Может быть, иностранцы давали деньги, просто поддерживая Колчака.

Председатель. — В этот период вам не приходилось сталкиваться с представителями правительства Северо-Американских Соединенных Штатов?

Савинков. — Да, конечно, приходилось. Они занимали позицию в высшей степени непримиримую по отношению к вам, но вместе с тем наиболее высокомерную по отношению к нам

Председатель. — Не можете ли вы вспомнить что-нибудь нового о ваших отношениях с иностранцами?

Савинков. — Я остановлюсь на периоде каннских переговоров и Генуэзской конференции. Перед каннскими переговорами я поехал в Лондон, где был принят Ллойд Джорджем и беседовал с ним. Затем я беседовал с Черчиллем, с военным министром Эвенсом и канцлером казначейства Биркенхедом. Ллойд Джордж задал мне вопрос, что я думаю о признании Советской власти Великобританией. Я ответил, что вообще удивляюсь такому вопросу, но раз меня спрашивают, то скажу, что об этом думаю. Затем мною совместно с Ллойд Джорджем и Черчиллем было намечено, что вам Ллойд Джордж предъявит три требования. Во-первых, признать свободу мелкой частной собственности, крестьянской. Во-вторых, признать свободу личности. В-третьих, свободу советского управления. Тут уже не шла речь об учредительном собрании, тут шла речь о свободно избранных советах, т. е. фактически о допущении крестьян к власти.

Вот эти три пункта обсуждались во время нашей беседы. Ллойд Джордж, кончая беседу, сказал мне, что он стоит именно на этой точке зрения, что он будет отстаивать ее, но, как вам известно, в Каннах и Генуе он эту точку зрения не отстаивал. По каким соображениям, я не знаю. Перед моим отъездом из-за границы ко мне явилось одно лицо, которое говорило якобы от себя, но давало мне понять, что наш разговор станет известным миру. Это лицо спрашивало меня, почему я до сих пор не виделся с Эррио и не желал ли я видеться с ним. Из этой беседы я вынес совершенно ясное впечатление, что мое свидание с Эррио могло состояться в любой момент. Я отказался его видеть, потому что уехал сюда.

Почти одновременно с этим другое лицо, приехавшее из Англии, вело со мной совершенно идентичную беседу по поводу Макдональда. И из этого разговора я вынес ясное впечатление, что если бы я поехал в Лондон, то был бы немедленно принят Макдональдом по русскому вопросу.

Из всего этого вы видите, что Макдональд и Эррио, зная, конечно (потому что обо мне повсеместно установилась эта репутация), что я — непримиримый ваш враг, зная об этом и ведя с вами переговоры, по-видимому, желали беседовать и со мной, т. е. тут была та же двойственная политика, которую я неоднократно наблюдал в своих отношениях с иностранцами.

Теперь несколько слов о чехах. Я раньше говорил, что мои сношения с чехами ограничились только тем, что в 1918 году я получил через Клецандо от имени Массарика 200000 керенских руб. Но я слышал, и слышал не как сплетню, а как факт, что если чехи оказывают существенную поддержку эсерам, если чехи вообще тратят большие сравнительно деньги на русских, находящихся в Чехии, то это в значительной мере объясняется тем, что чешские войска, уходя из Сибири, увезли с собой очень много имущества и денег, — русского имущества и русских денег. Затем с помощью этих денег был учрежден в Праге Легио-банк. Этот Легио-банк, в сущности, русский банк, играет значительную роль в поддержке эсеров.