Уголек - [34]

— Нет необходимости ни с кем сражаться, — ответила африканка со странным спокойствием. — Все, кто хотят посетить Большого Белого, могут спокойно пересечь территорию племен пемено, тимоте, арагуао, чиригуана и мотилонов, если выполняют требования и идут с миром.

— А ты много об этом знаешь, — удивился канарец. — И каковы же требования?

— Ничего особенного, — неохотно ответила Уголек, которой явно не хотелось впутывать Сьенфуэгоса. — Кое-какие традиции... Меня заверили, что если следовать им в точности, то превратишься в своего рода табу, и никто не сможет и пальцем тебя тронуть, даже мотилоны, самое ужасное племя этих мест.

— Неужели Большой Белый обладает такой властью?

— Да, судя по всему.

Однако Сьенфуэгоса совершенно не убедили эти объяснения, он чувствовал, что за ними скрывается какая-то тайна. Но Уголек явно не собиралась посвящать его в подробности, и канарцу пришлось с этим смириться и предоставить подруге решать, когда и каким образом они отправятся в загадочное путешествие в поисках не менее загадочного субъекта, известного под странным именем Большой Белый.

И вот, однажды жарким вечером, в полнолуние, как только солнце скрылось за горизонтом, Сьенфуэгос даже не возмутился, когда африканка шепотом попросила его забраться в каноэ, мерно покачивающееся внизу. Ночь была такой ясной, что среди леса хижин на сваях можно было различить мельчайшие детали.

— К чему такая таинственность? — спросил канарец. — Мы что, сбегаем?

— Нет, — прошептала негритянка. — Но я не хочу, чтобы Якаре узнал о том, что мы ушли. Возможно, он попытается нас задержать.

Пастух был бы разочарован, если бы Якаре не стал мешать Угольку отправиться в столь опасный поход, но все-таки собрал вещи и молча спустился в пирогу. Его не покидало чувство, что он никогда не вернется в мирную деревню, где провел самые прекрасные месяцы своей жизни.

Он упорно греб, оставляя за спиной ломаную линию покрытых пальмовыми листьями крыш, на которые ярко светила огромная луна. Его в очередной раз посетило неприятное чувство, что он бросается с головой в пропасть, навстречу судьбе, и вновь становится жертвой капризов некоего всемогущего существа, без всякой жалости и с удовольствием кидающего канарца из одной передряги в другую.

Что бы ни говорила Уголек, долгий поход через сельву, болота и горы в поисках мифического колдуна просто не мог быть мирным, а наверняка приведет к очередным трудностям и превратностям судьбы, в которые он погрузился в тот злополучный день, когда ему пришла в голову дурацкая мысль проскользнуть зайцем в одну из трех каравелл, впервые дерзнувших пересечь Сумрачный океан.

Короткое пребывание в уютной деревне купригери было ни чем иным, как лишь небольшой передышкой, и злая судьба снова бросила Сьенфуэгоса в водоворот опасностей, подстерегающих снаружи.

Ступив на землю после долгих месяцев, проведенных на воде, Сьенфуэгос словно вернулся в грубую действительность и понял, почему столько женщин рождаются и живут посреди озера и не выказывают ни малейшего желания добраться до берега, почему с каждым разом всё больше мужчин не желают покидать дома на сваях, любуясь чудесными закатами, наслаждаясь теплыми деньками на рыбалке и жаркими ночами любви и улыбок.

Едва на востоке забрезжил рассвет, сопровождающие их три женщины затеяли церемонию подготовки к путешествию. Для этого их заставили раздеться донага, искупали в теплой воде и намазали душистым пальмовым маслом, сделавшим кожу мягкой, как шелк. После чего женщины стали терпеливо разрисовывать их тела магическими знаками, главным образом черной краской из плодов генипы и красной, из семян ачиоте.

Работа с белой кожей канарца не составляла особого труда, но в случае с африканкой художницы столкнулись с неразрешимой проблемой — черноты генипы было почти не видно, а красный цвет не выделялся с должной яркостью.

К сожалению, художественные навыки купригери не выходили за рамки базовых цветов, и потому, добившись хоть каких-то скудных результатов с Угольком, туземки решили компенсировать неудачу, вылив всю краску на Сьенфуэгоса. Когда они наконец остановились, на его мощном теле не осталось ни единого сантиметра натурального цвета.

Заметив, как на него смотрит Уголек, Сьенфуэгос замахал руками.

— Лучше молчи, — взмолился он. — Как представлю, что у меня сейчас за видок, сразу плакать хочется.

Но если бедняга посчитал, что его приключения на этом закончились, то очень скоро понял свою ошибку, поскольку под конец женщины вытащили из каноэ две огромных накидки из белых перьев и два аналогичных головных убора. Нацепив всё это, Уголек со Сьенфуэгосом стали похожи на пару длинноногих и нелепых птиц.

— Боже! — воскликнул канарец. — Неужели они хотят, чтобы мы шли в таком виде?

— С этой минуты вы — перелетные птицы, направляющиеся к Большому Белому, — ответил самая старая из купригери. — Мирные озерные цапли в долгом полете к тому, кого никто не видел, никто не слышал, и о ком никто не говорит, — ее тон был серьезным и не предполагал ответа. — Вы меня поняли? — спросила она.

— Хочешь сказать, что мы не можем ни с кем разговаривать? — удивился Сьенфуэгос. — А как же тогда мы узнаем дорогу?