Угол атаки - [3]

И она, уже открыв рот, чтобы напомнить, что дома их ждут не самые послушные в мире дети, с которыми тяжело справляться даже такому мощному педагогу, как Гортензия Андреевна, захлопнула его и кивнула, мол да, конечно, давай останемся.

После обеда Кирилл взял из сарая старое жестяное ведро с вмятиной на боку и выкатил Володину сидячую колясочку.

— Наверное, в этом году она уже не понадобится, — сказал он, устанавливая ведро на сиденье.

— Наверное, — вздохнула Ирина.

— Во всяком случае, надеюсь, Володя не узнает, что отец катается в его лимузине. Сгоняю быстренько на карьер, привезу тебе землички.

— Куда?

— На карьер.

— Далеко это?

— А ты не знаешь?

— Откуда? — Ирина засмеялась. — Из местных культурных точек мне известны только магазин, вокзал, аптека. Библиотека еще, но она в одном доме с магазином, так что не считается.

— Пойдем тогда со мной, покажу.

Через десять минут они оказались на опушке леса. Ноги пружинили на толстом ковре порыжевшей хвои, из-под которого тут и там выбивались наружу узловатые корни, про которые Ирина в детстве воображала, что это щупальца злых волшебников. Среди рыжих корабельных сосен было тихо, гулко и даже страшновато. Ветер слегка раскачивал верхушки, и шишки падали с веток почти беззвучно.

— Ну вот, — сказал Кирилл, когда они вышли на полянку, поросшую молодыми елочками и прутиками, в которых угадывались будущие березы.

— Это и есть твой карьер? — удивилась Ирина.

— Был.

Бросив коляску, Кирилл быстро обошел вокруг полянки.

— Эх, такая была мощная яма… Я тут все детство проиграл, столько замков песочных было построено и крепостей… — он сокрушенно покачал головой, — а рядом лежала непонятно зачем гора земли, откуда все дачники таскали.

— Вот и вытаскали. Ничего страшного, я потом на станции грунта куплю.

Кирилл сел у подножья сосны.

— Просто так странно вдруг стало, — сказал он тихо, — когда видишь, что в твоей песочнице вырос лес, очень остро сознаешь, что детство прошло очень давно.

Он прислонился к дереву и закрыл глаза, а Ирина провела ладонью по теплому шершавому стволу и вспомнила, как делала с отцом кораблики из кусочков такой сосновой коры. И все же ей не стало грустно, потому что проходит не только хорошее, но и плохое. Карьер стал полянкой, вожделенная куча земли разошлась по участкам, впиталась в почву и взошла ландышами, подснежниками и черникой.

Прямо перед ее глазами застыла капля смолы, так дерево залечивает свои раны.

Кирилл вдруг рывком притянул ее к себе.

Ирина обняла его, прижалась губами к сухим горячим губам и успела еще подумать, что если кто-то подойдет, то они ничего не услышат, но очень быстро это стало совершенно все равно.

18 марта

Ян Колдунов вошел в здание аэровокзала. Форма была выглажена без единой морщинки, как это умеет только мама, в дипломате бутылка умопомрачительно дорогого и дефицитного армянского коньяка соседствовала с маминым ванильным печеньем, а голова Яна Александровича была снаружи прекрасна, а внутри полна надежд и планов на будущее. Поймав свое отражение в стеклянной двери, Колдунов приосанился и улыбнулся от радости, как он хорош и впереди его ждет тоже только хорошее.

Он летел в Москву представляться генералу, старому, но не очень близкому товарищу отца. В этом году Ян заканчивал академию. Годы учебы он посвятил именно учебе, а не пьянкам и прочим интересным приключениям, как все нормальные люди, поэтому кафедра хирургии с удовольствием готова была его оставить у себя, но для этого требовалось окончить с золотой медалью, что, в свою очередь, было возможно только при наличии высокого покровителя. Много ребят поумнее Яна, до шестого курса не имевшие ни одного «хорошо» в зачетке, вдруг получали трояк на госэкзамене и благополучно отправлялись пасти белых медведей куда-нибудь на Новую Землю, а были и такие, что учились как все, ни шатко ни валко, а перед выпуском вдруг пересдавали какую-нибудь химию за первый курс и половину других предметов и внезапно выходили в медалисты. Поэтому Ян не удивился, когда завкафедрой прямо сказал ему, что коллектив примет его с радостью, но только если найдется кому замолвить за него словечко.

Папа по такому случаю спрятал гордость в карман и связался с однокашником, занимавшим теперь видный пост в Министерстве обороны. Тот выслушал благосклонно, но сказал, что должен знать, за кого просит, вот Ян и ехал с визитом, снаряженный самым лучшим коньяком, который только способна породить щедрая армянская земля. Папа предупредил, что Гришка, то есть, пардон, Григорий Семенович, мировой мужик и ни за что не откажет, а великосветская церемония затеяна лишь для того, чтобы посмотреть, что выросло из вредного голосистого младенца, в свое время обмочившего будущего генерала.

Предстоящая встреча приятно будоражила, но не страшила, в самом деле, не может же не понравиться такой великолепный парень, и сам по себе красивый, да еще и только что из маминых заботливых рук! Просто чудо, а не мужчина! Ян снова поймал свое отражение на стекле, чтобы окончательно в этом убедиться.

Колдунов зашел в туалет, причесался, еще раз проверил, что форма сидит отлично и все в ней строго по уставу, и вернулся в зал ожидания. Из буфета заманчиво пахло настоящим кофе и булочками, но не хотелось портить впечатление от маминого завтрака, и Ян, миновав ряд высоких одноногих столиков, прошел к панорамному окну, за которым было видно летное поле и где уже прижался носом к стеклу парнишка лет двенадцати. Ян встал рядом, слегка стыдясь своего детского любопытства, но что поделать, если он раньше никогда не летал самолетом… На поездах без конца катался, а по воздуху до сегодняшнего дня не довелось. Он бы и сейчас поехал железной дорогой, но родители пожалели. Слишком уж напряженный график. Ночь с пятницы на субботу в поезде из Ленинграда в Таллин, с субботы на воскресенье — из Таллина в Москву, а с воскресенья на понедельник — из Москвы обратно в Ленинград. «Пусть ребенок хоть одну ночку у родителей поспит», — сказала мама. Главное, что после ночи в поезде трудно сохранить хрустяще-крахмальный вид, как ни наводи накануне красоту, а заступаться за помятых и пожеванных парней не хочется даже самому снисходительному генералу. Вот папа и взял любимому сыну билет на самолет.