Угол атаки - [9]

— Ты меня успокоил, — сказал я, приводя рацию в первоначальное состояние. — А то я уж начал бояться, что у меня крыша слегка поехала.

— Когда сталкиваешься с непонятным, существует только два способа сберечь крышу, — произнес Док, всегда готовый поделиться с младшими товарищами опытом своей жизни. — Первый — попытаться понять. А второй — даже и не пытаться. Ждать, пока разъяснится само. Все всегда разъясняется.

— Разъясняется, — согласился я. — Только иногда слишком поздно.

Мы подкрепились тушенкой, разогрев ее на таблетках сухого спирта, распределили дежурства. Ребята завернулись в плащ-палатки, повалились на лапник и мгновенно вырубились. А я остался дневалить.

Песчинкой на дне океана безлюдья и тишины.

* * *

Огромный багровый диск солнца восстал из испарений далеких уссурийских болот.

Земля медленно поворачивалась перед ним, подставляя заполненные туманом низины и бурые скалы, ограненные ветрами лютой зимы.

* * *

Через три часа меня сменил Артист. Он вкусно, до хруста в суставах, потянулся, потер отросшую за сутки светлую щетину, потом плеснул из фляжки немного воды на пальцы и смочил глаза. Сочтя туалет законченным, пощурился на залитые свежим солнцем увалы и спросил:

— Тебе не кажется, что во всем этом есть какая-то театральщина?

— В чем? — уточнил я, понимая, что он говорит не о пейзаже. В нем-то как раз никакой театральщины не было. Была избыточность, первозданная дикость, существующая сама по себе, вне всяких эстетических категорий.

— Во всем, — повторил Артист. — Наше снаряжение. Арсенал. Космическая связь.

«Черные акулы» с ракетами. А эти дуры зеленые? — кивнул он на трубы ручных зенитно-ракетных комплексов «Игла», один из которых выпало тащить ему, а другой мне. — Они-то нам на кой хрен?

— Положено, — ответил я любимым словом давешнего подполковника.

— Кому? Если мы разведгруппа, ни к чему нам это железо. А если мы штурмовой отряд, где бронетехника и огневая поддержка? Потому я и говорю: какая-то идиотская демонстративность. Не. находишь?

— Возможно, — подумав, сказал я. — Только кто кому и что демонстрирует?

— Может быть, мы это поймем, когда увидим объект? — Артист хотел еще что-то добавить, но вдруг замер и напряженно прислушался. В шум ветра и щебет лесных пичуг вплелся какой-то чужеродный звук. Будто где-то очень далеко стрекотал трактор. Звук явственно приближался. Это был не трактор. Это был патрульный вертолет.

Мы вжались под скальный навес.

Да, это был вертолет. Но не какой-нибудь там Ми-2 или Ми-4. Это был вертолет огневой поддержки Ми-28.

С бронированной кабиной и остеклением, выдерживающим прямое попадание пуль калибра 12,7.

С электронной системой регулирования двигателей и устройством для поглощения собственного инфракрасного излучения.

С оптико-электронным каналом и телевизионной системой обзора при низких уровнях освещенности с двадцатикратным увеличением.

С лазерным дальномером и прибором ночного видения. С тридцатимиллиметровой пушкой на турели. С шестнадцатью сверхзвуковыми управляемыми ракетами «Вихрь» на подвеске.

И с другими примочками.

— Как тебе нравится эта театральщина? — спросил я.

— Ексель-моксель! — с уважением сказал Артист. — Это становится интересным!

Вертушка прошла над плато низким широким кругом и удалилась на юг.

Туда, где был наш объект.

Обыкновенный аэродром.

Глава II

Шифрованное сообщение о том, что группа Пастухова десантирована в исходную точку маршрута, поступило в Москву во втором часу ночи. Лейтенант Юрий Ермаков, дежуривший в информационном центре Управления по планированию специальных мероприятий, вывел текст на принтер. Канал связи относился к категории красных, все поступавшие по нему шифрограммы следовало немедленно докладывать начальнику оперативного отдела полковнику Голубкову или самому начальнику УПСМ генерал-лейтенанту Нифонтову. Ермаков так и намерен был поступить, хотя сообщение не показалось ему таким, чтобы из-за него будить среди ночи начальство. Но порядок есть порядок. Ермаков связался с диспетчером управления и попросил соединить его с начальником оперативного отдела.

— Он у себя в кабинете, — ответил диспетчер. Ермаков удивился. Половина второго ночи. Что делать полковнику Голубкову в управлении в этот час? Аврал? Но авралом вроде не пахло. Когда наступал аврал, операторы информационного центра узнавали об этом первыми, дежурить приходилось сутками.

Последний раз аврал был в апреле, когда чеченские террористы сделали попытку взорвать Северную АЭС. Операция имела кодовое название «Капкан» <См. роман А.Таманцева «Двойной капкан» (М.,1998).>. Ермаков сидел на ключе — был единственным оператором, который знал код для расшифровки поступающих сообщений. Четверо суток он не выходил из своего бокса в информационном центре, даже спал тут же на раскладушке. По шифрограммам, которые приходили в управление со всего мира, он мог следить за ходом операции. Это было покруче любого боевика. А подробности дела Ермакову рассказал его сослуживец Володя, который во время операции работал на компьютере Северной АЭС. Рассказал, конечно, под очень большим секретом. Просто от невозможности не поделиться этой потрясающий историей, тем более что Ермаков был — хоть и с другого бока — в нее посвящен.