Угловой дом - [79]

— Нет, Клава, сами они прийти не могли, кто-то им сказал. И сказал тот, кто знал.

— Знали не только мы.

— А кто еще?

— Ребенок еще знал. Катя. А что она понимает? Сболтнула кому-нибудь!

— Я никому не говорила, никому! — Было обидно, но Катя сдержалась. — Я одна никуда не хожу!

— Не кричи! Без тебя тошно! — бросила ей тетка.

— Я только тебе сказала!

— Ну вот, слышите?

— Мама собиралась сдать в фонд обороны! Вот что сказала я! Чтоб танк построили!

— Как же, построят теперь!.. — сказал Николай. — Сдали бы если, построили бы. Но кто-то вам помешал… — И Катя удивилась тогда, что Николай, говоря ей, посмотрел не на нее, а на Клаву.

— А что ты молчишь? — обратилась Клава к сестре. — Сама сдала, сама и отвечай!

Николай молча зашел в комнату, выложил на стол продукты, полученные сегодня на дорогу. Нет смысла говорить о чем бы то ни было. Мария и так еле держится на ногах.

— Завтра я уезжаю, Мария. Как устроюсь после госпиталя, напишу вам.

* * *

Еще не совсем рассвело, когда они вышли. Мария и Катя проводили его до трамвайной остановки.

Николай уехал.

И больше они не встретятся.

После госпиталя Николая снова направили на фронт.

От него пришло вскоре письмо. Очень короткое. И больше ни слова.

Где он погиб, когда, так и осталось неизвестным.

Может, жив? Вряд ли. Николай непременно разыскал бы Катю. Единственная память о брате, о семье…

Трамвай поехал, завернул влево, исчез, но Мария и Катя слышали его лязг еще долго.

* * *

Все писали в Бугуруслан.

И Мария послала туда запрос о Викторе Юрьевиче Голубеве, 1902 года рождения, уроженце города Одессы.

* * *

Не поверила Николаю.

Однажды ночью Катя услышала:

— Порву, брошу!

Сначала подумала, что мама говорит о справке, которую нм выдали. Но потом, когда Мария, как и прежде, вдруг села ночью на кровать и спросила: «Ты?..» — Катя поняла, что мама говорит о тетради, которую прячет от нее. И решила, что тетрадь надо найти.

Утром перерыла весь дом — нигде тетради не было.

Но Мария не успела уничтожить тетрадь. Она отыскалась потом, в бельевом ящике шкафа, между простынями. И последние записи были короткие:

«Николай тебя обманул, Мария, не верь ему. Я тебя видел сегодня во сне». «Письмо» Виктора.

И вторая:

«Это она! Это все они! Я прочел в ее глазах!..»

Катя долго не могла понять: о чем эта запись? И кто «она»? Лишь после случившегося стал ясен смысл слов: «Я прочел в ее глазах».

* * *

Клава в последнее время часто не ночевала дома: с Женей они целые дни проводили у Колгановых.

Еще до приезда Николая Клава как-то взяла к ним и Катю — в первый и последний раз. Катя как будто попала во дворец. Полы в коридоре и комнатах сплошь устилали ковры. Ярко светили хрустальные люстры. Окна занавешивали темно-вишневые плюшевые шторы с кисточками. На серванте, на шкафу, на пианино стояли вазы, статуэтки и еще много блестевших при ярком свете вещей, названия которых Катя даже и не знала. В большой комнате на диване, широко расставив ноги в белых фетровых бурках, окантованных коричневой кожей, сидел толстый пожилой мужчина. Это был Георгий Исаевич. Рядом сидела его жена Гера Валентиновна в ярко-зеленом, с большими цветами, шелковом халате… У ног хозяйки лениво развалился огромный кот. Он даже не пошевелился при входе гостей, и только хвост его гладил ковер… Катя никогда в жизни не видела такого большого кота. Женя прошептала ей на ухо, что кот ест только сырое мясо и его лучше не злить.

Клава подтолкнула Женю. Та подошла к хозяину дома, вытянула тонкую шею и поцеловала его в мясистую щеку. Мужчина протянул ей конфету. Клава, льстиво улыбаясь, сквозь зубы проговорила Кате: «Пойди поцелуй дядю, тебе тоже дадут конфету». Катя притворилась, что не слышит. Клава ущипнула ее за руку, но Катя упрямо выдернула локоть: «Я не люблю конфеты!» Мужчина хохотнул и, достав из кармана конфеты, протянул Кате. Катя взяла.

Потом Гера Валентиновна увела Клаву в боковую комнату, и они долго находились там. Оттуда шел неприятный запах чего-то каленого, перемешанный с запахом камфоры. Так часто пахли руки Клавы, когда она спускалась домой от Колгановых.

Уходя, Катя заглянула в ту боковую комнату и вздрогнула: на нее смотрело окаменевшее лицо Геры Валентиновны, покрытое белым как мел слоем застывшего крема. За неподвижной маской на Катю сердито блеснули живые глаза Геры Валентиновны.

Тетя больше не брала ее к Колгановым, а от конфеты, которую ей протянул Георгий Исаевич, першило в горле.

* * *

Сестры не стремились к встречам; Мария была даже довольна, что не видит Клаву; ее не оставляла головная боль, слова Николая об обмане изматывали ее. И ответа из Бугуруслана не было.

К приходу Марии с работы Катя сварила картошку в мундире. Мария нарезала репчатый лук и картошку, посолила, полила подсолнечным маслом, и они стали есть. Катя куском черного хлеба насухо вытерла тарелку. Вкусно.

Вдруг одновременно обе посмотрели на Катино пальто, думая об одном и том же…

Щелкнул замок входной двери. Выходя в коридор, Мария столкнулась с Клавой. Они встретились взглядами, и тут Мария внезапно утвердилась в мысли, что Николай прав: ее обокрали! Обманули!

— Иуда! — бросила она Клаве.

Клава побагровела: