Углич. Роман-хроника - [24]

Шрифт
Интервал

Лицо царя ожесточилось.

Борис впервые так близко видел государя. А тот, высокий и широкоплечий, с удлиненным, слегка крючковатым носом, смотрел на него изучающим, пронзительным взором.

- Млад ты еще, но чую, не лукавишь. Возьму к себе спальником.

Борис рухнул на колени, поцеловал атласный подол государева кафтана.

- Не елозь! Службой докажешь.

Дмитрий Годунов был обрадован новой милостью царя: вот теперь и племянник приближен к государю. Вновь в гору пошел род Годуновых, поглядел бы сейчас покойный брат Федор.

Вот уже несколько лет ходил Дмитрий Иванович в царских любимцах. О том и не мнилось, да случай помог.

Как-то духовник царя, митрополит Афанасий, прознавший о большой книжности Дмитрия Годунова, позвал того в государеву библиотеку. Кивнул на стол, заваленный свитками и книгами.

- Ведаешь ли греческое писание, сыне?

- Ведаю, святой отец.

Митрополит, маленький, сухонький, скудоволосый, протянул Годунову одну из книг.

- Чти, сыне. То божественное поучение.

Дмитрий Иванович читал без запинки, голос его был ровен, ласков и задушевен.

Ни митрополит, ни Годунов не заметили появления царя; тот застыл подле книжного поставца; стоял долго и недвижимо.

- То похвалы достойно! - наконец громко воскликнул государь.

Годунов обернулся. Царь!

Дмитрий Иванович от неожиданности выронил книгу из рук, зарумянился, земно поклонился.

- Похвалы достойно, - повторил царь. - Редкий ученый муж ведает греческий.

Иван Васильевич вскоре удалился в свои покои, но книгочея он не забыл. И трех дней не прошло, как Дмитрию Годунову было велено явиться в государеву опочивальню. То было вечером, когда Иван Васильевич готовился ко сну.

Покои были ярко освещены серебряными шанданами и двумя паникадилами>36, висевшими на цепях, обтянутых красным бархатом. В переднем углу стояли небольшая икона и поклонный крест - «как сокрушитель всякой нечистой и вражьей силы, столь опасной во время ночного пребывания».

Иконостасов, с многочисленными образами, крестами и святынями, в постельных покоях, по обычаю, не держали: утренние и вечерние молитвы царь проводил в крестовой палате.

Государь лежал на пуховой постели, укрывшись камчатым кизилбашским одеялом с атласной золотой каймой. Лицо царя было спокойным и умиротворенным: из опочивальни только что вышли древние старцы-бахари, кои потешили Ивана Васильевича сказками и былинами.

Дмитрий Годунов вошел в опочивальню вместе с постельничим Василием Наумовым. Тот ступил к ложу, а Годунов остановился у порога.

- Подойди ко мне, Дмитрий, - ласково молвил царь.

Иван Васильевич протянул Годунову книгу, оправленную золотом и осыпанную драгоценными каменьями; верхняя доска украшена запоной с двуглвым орлом, а нижняя - литым изображением человека на коне с палашом; под конем - крылатая змея.

- Книга сия греческим ученым писана. Зело мудрен… Чел да поустал очами. Соблаговоли, Дмитрий. Голос мне твой люб.

Дмитрий чел, а Иван Васильевич внимательно слушал; лицо его то светлело, то приходило в задумчивость.

- Мудрен, мудрен грек! - воскликнул царь. - Сию быголову для Руси… А впрочем, и у меня есть люди думчивые. Один Ивашка Пересветов чего стоит. Челобитные его о переустройстве державы весьма разумны. Далеко вперед смотрит Ивашка. А Сильвестр, Алешка Адашев? Светлые головы. Аль хуже мои разумники греков?

Царь поднялся с ложа и продолжил с воодушевлением:

- Книжники, грамотеи, ученые мужи зело нужны Руси. Друкарей>37 из-за моря позову. Заведу на Москве Печатный двор, книги станем делать. И чтоб писаны были не греческим, а славянским письмом. Ныне неверных и богохульных писаний развелось великое множество. Всяк писец-невежда отсебятину в право возводит. Законы Божии, деяния апостолов читаются разно, в службах путаница. Довольно блудословия! Я дам народу единый закон Божий и единую службу церковную. В единстве - сила!

Иван Васильевич говорил долго и увлеченно, а когда, наконец, замолчал, взор его остановился на лице Годунова.

- Станешь ли в сих делах помогать мне, Дмитрий? Погодь, не спеши с ответом. Дело то тяжкое. Боярству поперек горла новины. Люто злобятся, псы непокорные! Через кровь и плаху к новой Руси надлежит прорубаться. Способен ли ты на оное, Дмитрий? Не дрогнешь ли? Не смутит ли тебя дьявол к руке брата моего, доброхота боярского Владимира Старицкого?

- Я буду верен тебе, великий государь, - выдерживая цепкий взгляд царя, твердо молвил Дмитрий.

- Добро… Отныне станешь при мне.

Вскоре, в одночасье, преставился глава Постельного приказа Василий Наумов, но Иван Васильевич не торопился с новым назначением: Постельный приказ - личное ведомство, домашняя канцелярия государя. Постельничий ведал не только «царской постелью», но и многочисленными дворцовыми мастерскими; распоряжался он и казной приказа.

Да если бы только эти дела! Постельничий отвечал за безопасность государя и всей его семьи, оберегая от дурного глаза, болезней и недругов. Приходилось самолично отбирать для дворца рынд и жильцов, спальников и стряпчих, сторожей и истопников. Являясь начальников внутренней дворцовой охраны, постельничий каждый вечер обходил караулы.

В те дни, когда государь почивал один без царицы, постельничий укладывался спать в государевом покое. Была в его руках, для скорых и тайных государевых дел, и царская печать.


Еще от автора Валерий Александрович Замыслов
Иван Болотников. Книга 1

Замыслов Валерий — известный писатель, автор исторических романов. В первой книге "Иван Болотников" рассказывается о юности героя, его бегстве на Дон, борьбе с татарами и походе на Волгу. На фоне исторически достоверной картины жизни на Руси показано формирование Ивана Болотникова как будущего предводителя крестьянской войны (1606–1607 гг.).


Иван Сусанин

Валерий Замыслов. Один из ведущих исторических романистов России. Автор 20 романов и повестей: «Иван Болотников» (в трех томах), «Святая Русь» (трехтомное собрание сочинений из романов: «Князь Василько», «Княгиня Мария», «Полководец Дмитрий»), «Горький хлеб», однотомника «Грешные праведники» (из романов «Набат над Москвой», «И шли они из Ростова Великого»), повести «На дыбу и плаху», «Алена Арзамасская», «Дикое Поле», «Белая роща», «Земной поклон», «Семен Буденный», «Поклонись хлебному полю», «Ярослав Мудрый», «Великая грешница».Новая историко-патриотическая дилогия повествует об одном из самых выдающихся патриотов Земли Русской, национальной гордости России — Иване Сусанине.


Иван Болотников. Книга 2

Эта книга писателя Валерия Замыслова является завершающей частью исторического романа об Иване Болотникове.


Горький хлеб

В романе «Горький хлеб» В. Замыслов рассказывает о юности Ивана Болотникова.Автор убедительно показывает, как условия подневольной жизни выковывали характер крестьянского вождя, которому в будущем суждено было потрясти самые устои феодально‑крепостнического государства.


Ростов Великий

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Ярослав Мудрый

Книга Валерия Замыслова «Ярослав Мудрый» состоит из двух томов: «Русь языческая» и «Великий князь». Книга написана в художественном стиле, что позволяет легче и быстрей запомнить исторические факты жизни людей Древней Руси. В своей книге В. Замыслов всесторонне отображает жизнь и деятельность Ярослава Мудрого и его окружения. Первый том называется «Русь языческая», он начинается с детства Ярослава, рассказывает о предках его: прабабке Ольге, деде Святославе, отце Владимире, матери Рогнеде. Валерий Замыслов подробно рассказывает о времени княжения Ярослава в Ростове, об укреплении города.


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.