Удивительный мир Кэлпурнии Тейт - [65]

— Подойдет? — спросила я дедушку. Выглядела она не то чтобы очень.

— Подойдет, — кивнул он.

— Интересно, от чего она погибла?

— Может быть, удастся узнать после того, как мы ее вскроем.

Мы отнесли лягушку в лабораторию в старой плетеной корзинке для рыбы, приготовили нужные инструменты и лоток для препарирования. Еще один шаг по эволюционной лестнице — добрались до типа Хордовых, подтипа Позвоночных. Это означает, что у лягушки есть позвонки и спинной мозг, совсем, как у людей. Это вам не дождевой червь. Да, к вопросу о дождевых червях. Куда делся Тревис? Я его уговорила присутствовать при препарировании. А может, и зря. Напрасный труд, напрасные волнения. Его даже результаты изучать не заставишь. И этот мальчик собирается стать ветеринаром? Интересно, как это у него получится?

Следуя дедушкиным указаниям, я положила лягушку на лоток с воском, перевернула на спину и закрепила каждую лапку булавками. Сделала надрез в форме буквы «Н» во весь живот. Кожа гладкая, но упругая. Оттянула кожу, опять закрепила булавками и сделала такой же надрез в толстом слое мышц. Вот и внутренности — удивительно большая печень, крошечная поджелудочная железа, кишки, похожие на червяков. Похожие на мешочки легкие, почки.

— Посмотри на сердце, — показал пинцетом дедушка. — В нем только три камеры, а у млекопитающих и птиц уже по четыре. В сердце лягушки богатая кислородом кровь и бедная кислородом кровь смешиваются прежде, чем кровь начинает разгоняться по телу. Значит, оно не такое эффективное, как сердце птиц и людей — у нас сердце разгоняет по телу только богатую кислородом кровь. И это дает организму больше энергии.

Мы закончили изучением почек, клоаки и яичников — лягушка оказалась женского пола, но икринок в данный момент не было. Может, настоящий герпетолог и догадался бы, от чего она умерла, но мне ничего не приходило в голову.

Я понесла лоток с лягушкой в амбар. Тревис сидел на табуретке и развлекал амбарных кошек с помощью куска веревки. Увидел меня и простонал:

— Ой-ой-ой. Что на этот раз?

— Помнишь, я тебе пообещала, что мы двинемся вверх по эволюционной лестнице? Вот наше первое позвоночное. Леопардовая лягушка. Ты их видел на реке.

Я протянула ему лоток.

— Ужас, — пробормотал Тревис и опустил голову между колен. На этот раз его не вырвало и в обморок он не свалился. Очевиден некоторый прогресс.

Следующим был мертворожденный крольчонок из потомства Банни. Я заставила Тревиса смотреть, что я делаю. Привязала крошечное жалкое создание к доске, закрепила лапки веревочками. Взяла острый перочинный ножик и сделала аккуратный надрез вдоль грудки и живота. Взглянула на брата как раз вовремя, чтобы заметить, как у него закатились глаза. Уронила нож, зато поймала Тревиса прежде, чем он свалился на солому.

Оказалось, что мой братец, который так невероятно любит животных — по крайней мере снаружи, — совершенно не может видеть их внутренности. А как увидит, сразу — хлоп в обморок.

Я ждала целую вечность, но наконец прибыла моя лента для пишущей машинки. Я чуть не упустила этот момент, решила, что посылка на столе — одна из дешевеньких книжек, Ламар получает их по два раза в месяц.

Я понеслась наверх. Агги писала очередное бесконечное письмо к Лампику (так я про себя называла Лафайета). Как ей удается писать такие длинные послания, когда в ее жизни ровным счетом ничего не происходит — понять не могу.

— Получила! Получила! — выпалила я.

Она даже головы не подняла:

— Что ты получила?

— Ленту. Можем начать уроки.

— А-а-а-а… — она потянулась и зевнула. — Хорошо. Завтра начнем.

— А почему не сегодня? — я не могла сдержать нетерпения.

— Я занята.

— Чем? Письмо пишешь?

— Доложу тебе, — фыркнула она, — что это очень важное письмо. Может быть, самое важное письмо в моей жизни.

— Ну да? Почему бы тебе его не напечатать? А я бы смотрела и училась.

— Нет, это личное письмо. Убирайся!

— Куда? Это моя комната.

Была моя. Когда-то.

— Ну, и моя тоже. Убирайся отсюда и возись в своих грязных лужах со своим ненаглядным дедушкой. Это ваше любимое занятие, да?

Отвратительный тон. Но в чем-то она права. Я сделала вид, что мне все нипочем, и с гордым достоинством ответила:

— Мы изучаем все. Природа едина, от пруда до далеких звезд.

Агги только фыркнула. Я изо всех сил старалась еще что-нибудь добавить.

— Ты, между прочим, ему тоже родня. Он твой… он твой… — я судорожно пыталась нарисовать в уме генеалогическое древо. — Он твой двоюродный дедушка.

Агги оторопела. Ясно, что ей это в голову не приходило. Наконец она додумалась:

— Только свойственник, а не кровный родственник.

— Все равно считается. Так что изволь говорить о нем с уважением.

Фырк-фырк.

На следующий день она вытащила свой драгоценный ундервуд из шкафа и поставила на стол. Вынула ленту и заправила мою, протащив ее через многочисленные штырьки.

— Смотри внимательно. Я повторять не буду.

Затем она заправила чистый лист бумаги и уверенно застучала по клавишам:

Южно-эфиопский грач увел мышь за хобот на съезд ящериц.

Я смотрела через ее плечо.

— А зачем это понадобилось грачу? И откуда у мыши хобот? Такого не бывает.

— Дурочка, это просто упражнение. В этом предложении есть по разу все буквы алфавита.