Удивительный Александр и крылатые кошки - [3]

Джеймс долго болел и не мог охотиться. Когда он поправился, то был очень тощим и не мог подолгу летать, его левое крыло одеревенело и «хромало». Но он никогда не жаловался. Он часами сидел на берегу ручья, сложив крылья, и ловил рыбу. Рыба тоже не жаловалась. Ведь рыбы никогда не жалуются.

Однажды ночью в начале лета все Тэбби лежали, свернувшись у себя в домике-дупле, уставшие и раздосадованные. Семейство енотов устроило в соседнем дереве шумную перебранку. Тельма за весь день ничего не раздобыла из еды, кроме землеройки, от которой у неё разболелся живот. Койот отогнал Роджера от лесной крысы, которую тот чуть было не поймал сегодня. Рыбалка у Джеймса тоже не задалась. Сова по-прежнему летала рядом на бесшумных крыльях, не произнося ни звука.

Два молодых енота в соседском дереве начали драться, ругаться и выкрикивать в адрес друг друга всякие гадости. К ним присоединились и остальные еноты, пронзительно визжа, царапаясь и бранясь.

— Всё это очень похоже на наш старый переулок, — заметил Джеймс.

— А вы помните ботинки? — спросила сквозь дрёму Харриет. Она выглядела очень пухленькой, возможно оттого, что была очень маленькой. Её сестрёнка и братья были гораздо худее и куда потрёпаннее.

— Всё это очень похоже на наш старый переулок, — заметил Джеймс.

— А вы помните ботинки? — спросила сквозь дрёму Харриет. Она выглядела очень пухленькой, возможно оттого, что была очень маленькой. Её сестрёнка и братья были гораздо худее и куда потрёпаннее.

— Да, — ответил Джеймс. — Одни как-то раз за мной даже гонялись.

— А руки вы помните? — подхватил Роджер.

— Да, — отозвалась Тельма. — Одни даже подняли меня вверх. Я тогда была совсем крошечным котёнком.

— Что они сделали — руки? — переспросила Харриет.

— Они мяли меня. Это ужасно. И человек, которому эти руки принадлежали, громко кричал: «Крылья! Крылья! У неё есть крылья!» — таким противным голосом. И при этом тискал меня.

— А ты что сделала?

— Я его укусила. — сказала Тельма, едва сдерживая гордость. — Я его куснула, он выронил меня, и я убежала обратно к мамочке под контейнер. Я тогда ещё не умела летать.

— Я кое-что видела сегодня, — сообщила Харриет.

— Что? Руки? Ботинки? — заволновалась Тельма.

— Человека? — спросил Джеймс.

— Человека? — удивился Роджер.

— Да, — ответила Харриет. — И он меня тоже видел.

— Он что, гнался за тобой?

— Он пнул тебя?

— Он попытался на тебя что-нибудь накинуть?

— Нет. Он просто стоял и смотрел, как я летаю. И у него были такие круглые глаза! Как у нас порой бывают.

— Мама всегда говорила, — задумчиво напомнила Тельма, — «если вы попадете в Добрые руки, вам никогда больше не придётся охотиться. А если вы окажетесь в Злых руках — это гораздо страшнее, нем попасть в пасть к собакам». Вот что она говорила.

— Думаю, это Добрые руки, — решила Харриет.

— С чего ты взяла? — спросил Роджер. В его тоне слышались мамины нотки.

— Потому что он убежал, а потом вернулся с полной тарелочкой еды, — призналась Харриет. — Он поставил её на большой пень у края поля. Ну, вы знаете, там, где мы сегодня испугались коров. А потом он тихонько отошёл в сторону, достаточно далеко, сел и продолжил за мной наблюдать. А я тем временем ела. Это была такая интересная еда. Очень напомнила ту, что мы обычно ели в нашем переулке, только свежее. И… — сказала Харриет голосом, который тоже напомнил мамин, — я завтра опять пойду туда и проверю, нет ли там что-нибудь на пне.

— Только будь острожной, Харриет Тэбби! — предупредила Тельма. И в её голосе больше всех различались мамины интонации.

ГЛАВА 4

На следующий день, когда Харриет отправилась к большому пню на краю коровьего пастбища, летя низко и осторожно, она обнаружила, что её здесь поджидает жестяная тарелка, полная мясных обрезков и кошачьей еды. Девочка с Фермы На Холме тоже ждала её, сидя неподвижно в двадцати шагах от пня. Звали её Сьюзен Браун, и было ей восемь лет. Она смотрела, как Харриет вылетела из леса и парила над пнём наподобие толстенькой колибри. Потом присела, аккуратно сложила крылышки и принялась есть. Сьюзен Браун затаила дыхание. Глаза ее округлились.

Днём позже, когда из леса осторожно вылетели Харриет с Роджером и свободно закружили над пнём, Сьюзен уже сидела от них в пятнадцати шагах, а рядом примостился её двенадцатилетний братец Хэнк. Он не поверил, когда сестра рассказала ему про крылатых котов. Теперь же его глаза тоже были абсолютно круглые, и он не дышал.

Харриет и Роджер опустились вниз, чтобы полакомиться.

— Ты не говорила, что их двое, — прошептал Хэнк сестрёнке.

Харриет и Роджер сидели на пне, вылизывая усики.

— Ты не говорила, что их двое, — шепнул Роджер своей сестричке.

— Да я и сама не знала! — прошептали обе сестры своим братьям. — Вчера здесь был только один. Но они очень милые, правда?

На следующий день Хэнк и Сьюзен поставили на пень уже две жестяные тарелочки, а сами уселись в десяти шагах от пня на траву и ждали.

Харриет смело выпорхнула из леса и приземлилась на пень. За ней летел Роджер. А за ним («О, посмотри!» — прошептала Сьюзен) следовала Тельма, перебирая крылышками очень медленно, с неодобрительным выражением на мордочке. В самом конце («Ой. Смотри, СМОТРИ!» — шептала Сьюзен) летел Джеймс. Низко, покачиваясь, заваливаясь на один бок. Он присел на пень и принялся есть. И ел, ел, ел. Даже один раз рыкнул на Тельму, которая сунулась в его миску.