Удивительные превращения Дика Мюррея - [4]

Красный, с трясущимися губами. Дик ушел в самый глухой угол сада, лег на ворох сухих листьев и горько расплакался.

Напрасно звал его доктор Кларк. Мальчик впервые не откликнулся на голос любимого наставника, не прибежал со всех ног по его зову.

В тот же вечер, когда Дик уснул на своем диване, к которому теперь приставляли кресло и два стула, доктор Кларк имел с госпожой Мюррей очень серьезный разговор. Она сидела на диване с вязаньем в руках, а старый доктор расхаживал по гостиной и говорил:

— Я ничего не понимаю, дорогая Клементайн. Мне горько в этом признаваться, но это так. Я подвергал Дика самым тщательным осмотрам и не нашел в нем решительно никаких нарушений. Кровь, железы, печень, гипофиз — одним словом, все органы абсолютно в норме. Нигде и ни в чем ни малейших отклонений! И тем не менее он растет. Растет самым непостижимым образом!

Спицы в руках женщины замерли, лицо побледнело.

— Даже вы ничего не понимаете… Это ужасно, доктор!.. Сколько в нем уже?

— Сегодня он достиг двух с половиной метров. А весит сто сорок килограммов…

— Уму непостижимо!.. Вы и теперь считаете, доктор, что это просто акселерация?

— Нет, Клементайн, не считаю. Это что-то другое.

— Но что, что?!

— Трудно сказать… Я думал посадить его на диету. Но это не поможет, а лишь ухудшит его самочувствие. Он ведь не потому растет, что много ест, а, скорее, наоборот — потому много ест, что быстро растет. Его клетки размножаются как бешеные. Им нужно все больше и больше материала, чтобы строить это несуразно большое тело. Ведь обычно по мере роста деятельность клеток в организме — я имею в виду их непрерывное размножение путем деления постепенно затухает. Многие клетки начинают отмирать, чтобы размеры человека оставались в определенных пределах. Это тонкая и сложная механика. Науке еще далеко не все удалось в ней постичь. Во всяком случае, я склонен рассматривать феноменальный рост нашего мальчика как некое нарушение в работе клеток. Но простому врачу эти проблемы не по силам. Тут нужны специалисты, цитологи, которые знают характер клеток и способны уловить малейшие в них изменения…

— Вы хотите пригласить ученых из столицы, доктор?

— Нет, Клементайн, приглашать никого не нужно. Дику нельзя оставаться в вашем доме. Его нужно самого увезти в столицу, пока это возможно… Погодите, не возражайте! Положение серьезнее, чем вы думаете. Сегодня Дика обидели мальчишки. Увидели над стеной сада его голову и принялись дразнить его. Дик чуткий мальчик. Он обиделся и плакал. Но потом вскочил и крикнул, что изобьет обидчиков. Вы понимаете, Клементайн, что это значит? Дик обладает нечеловеческой силой. Ударом кулака он может свалить взрослого мужчину! И при этом он ребенок, семилетний мальчишка, способный не помнить себя в драке. Сегодня он плакал, а завтра он может перемахнуть через забор и напасть на своих обидчиков. Вы представляете, что тогда будет?! В лучшем случае он их искалечит, но скорей всего просто убьет. И тогда его закуют в цепи и посадят в железную, клетку, как опасное для людей чудовище…

— Пощадите, доктор! Довольно! — воскликнула госпожа Мюррей, обливаясь слезами. — Вы убедили меня. Когда вы намерены ехать?

— Сегодня ночью, Клементайн. У меня уже заказаны билеты на поезд…

Вскоре после полуночи Клементайн и доктор Кларк вывели заспанного Дика из дома. На мальчике был короткий макинтош и шляпа. Вся одежда ему была мала, тесна и едва прикрывала его тело. Он ежился от ночного холода и сладко зевал. Ему так хотелось спать, что он даже не спросил, куда это его ведут по темным улицам.

До вокзала было близко, а улицы городка в этот час были совершенно безлюдны. И все же, когда они проходили мимо какого-то подъезда, из него вдруг послышался чей-то приглушенный голос:

— Смотри, смотри, Дик Мюррей идет! Великан идет!

Хорошо еще, что заспанный Дик не обратил на это внимания. Но перепуганные госпожа Мюррей и доктор Кларк чуть ли не бегом повлекли гигантского мальчика к вокзалу…

Пусто и грустно стало в доме Клементайн после отъезда Дика. В комнатах царила гнетущая тишина, а безмолвие сада нарушалось лишь унылым шелестом опавших листьев. Не было больше ни криков, ни смеха, ни громкого топота, сотрясавшего стены старого дома. Осиротел диван с приставленными стульями, осиротели игрушки, книги, осиротели огромные кастрюли на кухне.

Первые дни Клементайн не находила себе места: тосковала, плакала, ходила как неприкаянная по пустому дому. Потом взяла себя в руки и стала думать.

В полной тишине думалось хорошо. Она часами сидела неподвижно в кресле вспоминала, доискивалась, сравнивала. Ей мучительно хотелось найти первопричину той ужасной и таинственной беды, которая постигла ее дорогого Дика. Что вызвало в нем этот ужасный рост?

Перебирая события всех трех лет, которые Дик провел под ее опекой, Клементайн дошла до последнего свидания мальчика с умирающим отцом. И тут, словно внезапное озарение, в ее памяти вспыхнули слова Томаса: «Я сделаю так, что Дик никогда ничем не будет болеть…»

А ведь Дик за эти три года в самом деле ни разу не болел!

Значит — укол!

Ни секунды не раздумывая, Клементайн бросилась на чердак. Не обращая внимания на пыль, она расшвыряла кучи хлама, нашла черный саквояж и, прижав его к груди, поспешно вернулась в комнату.