Удивительное путешествие Помпония Флата - [48]

— Кто ты такой и почему решил вырвать меня из плена горчайших мыслей? Может, ты и есть Мессия, о котором я слышал столько разговоров в последнее время?

На что окруженный сиянием пришелец ответил:

— Мессия? Ты совсем спятил, Помпоний, и не способен узнать своих собственных богов.

Я отнял руки от глаз и увидел лицо, юное, улыбающееся, такое знакомое и теперь такое грозное.

— Филипп! — воскликнул я. — Неужто это ты предстал передо мной в божественном обличье?

— Я зовусь вовсе не Филиппом и не являюсь тем, кем ты думаешь, — ответил он. — На самом деле я бог Аполлон, далекоразящий, бог вечной молодости и вестник непререкаемых повелений Зевса. Взгляни на мой не знающий промаха лук и мои золотые волосы, на мои прекрасные кудри. Я принял человеческий облик, дабы наказать коварного Тео Баласа за его бесчисленные преступления, поскольку, как ты знаешь, или во всяком случае должен знать, я покровитель дорог и защитник странствующих. Мне было не слишком трудно жить в услужении у мнимого Эпулона, так как не в первый раз довелось подчиняться повелениям смертных — так меня наказывал Зевс-тучегонитель. Для царя Трои Лаомедонта, к примеру, я выстроил неприступные стены его знаменитого города.

— И тем не менее Троя была разрушена, а Тео Балас сбежал, так и не заплатив за свои бесчисленные злодеяния.

— Это правда, — признал лучезарный Феб. — Я явился с намерением поразить Эпулона меткими стрелами из моего серебряного лука, но сделать этого не сумел, поскольку он успел заключить договор о своей неуязвимости и безнаказанности с другими силами. Тогда я попросил помощи у Геи, владычицы ночных сновидений, и она послала ему нежданных гостей, которые смутили его душу и заставили вернуться на те пути, где я надеюсь в один прекрасный день сквитаться с ним. Да и тебя я тоже защищал в твоих трудах, потому что сам являюсь богом странствующим и сострадаю тем, кто рискует отправиться куда глаза глядят. Ведь это я поднял нищего Лазаря на крылья небесного ветра, чтобы он успел призвать помощь, когда Береника готова была принести тебя в жертву, и это благодаря моему вмешательству Ливиан Малий отклонился от назначенного пути и примчался как раз вовремя, чтобы помешать тем, кто уже штурмовал стены Храма. А еще я догнал убегающего из города Тео Баласа и заставил его написать письмо-исповедь о своих грехах, пригрозив, что иначе пущу за ним следом мрачных Эриний.

— Но скажи, неужели твоя божественная сила не могла спасти еще и Зару-самаритянку? Почему ты защищал меня, человека безбожного, но допустил смерть набожной и доброй женщины, доверчивой и услужливой, а также ее бедной невинной дочери?

— Признаюсь честно, Помпоний, не все получилось так, как я того желал. В Греции дело повернулось бы иначе, а вот Иудея не моя земля. Хотел бы я взглянуть на то, как Мессия станет совершать чудеса на Пелопоннесе. Что касается женщины, по которой ты сейчас льешь горькие слезы, тут я ничего не мог поделать, потому как даже мне не дано изменять судьбы смертных. Но, воздавая ей должное, я превратил ее в этот лавр, который теперь шелестит своей нежной листвой у самой двери. Не горюй. Всем вам суждено умереть, а для женщины подобного рода, если ей выпадает умереть молодой, это можно считать милосердием. Зато в твоей памяти, Помпоний, она такой и останется: вечно молодой, совсем как я. А теперь я отправлюсь туда, где обитают гипербореи, — это место расположено равно далеко от людей и богов, — поскольку даже нам, бессмертным, не позволяется тратить время попусту.

Так он сказал, и воздух тотчас наполнился столь ярким светом, что я ослеп. Когда зрение вернулось ко мне, в доме уже никого не было. Я ощущал в душе своей великое смятение, но одновременно купался в блаженстве, поэтому не могу сказать твердо, случился ли мой разговор с Аполлоном на самом деле или только в моем удрученном воображении. Я вскочил на ноги и поспешно выбежал из дома, чтобы проверить, а вдруг остался какой-нибудь след, который подтвердил бы существование Феба Аполлона, далекоразящего лучника. А поскольку, едва я переступил порог, меня снова ослепил нестерпимый свет, то я решил, что все еще нахожусь пред ликом божества, однако то были всего лишь лучи солнца, которое поднимало над горизонтом свою золотистую голову. Но стоило пройти ослеплению, как меня посетило еще большее изумление — я увидел перед собой маленького Иисуса.

— Я пришел проститься с тобой, раббони, — сказал он, отвечая на мой вопрос, — и поблагодарить за то, что ты не взял вознаграждения. Я слишком юн и потому мало знаю о жизни, но от меня не укрылось, что здоровье, деньги и любовь — самое главное для взрослых людей. А коль скоро ты отказался от денег и потерял любовь, когда тебе поверилось, будто обрел ее, было бы только справедливо, если бы к тебе по крайней мере вернулось погубленное здоровье.

— Благие намерения не имеют лечебных свойств, — отмахнулся я. — Что касается остального, то я давно привык и к нужде и к одиночеству. Плотская любовь стала бы лишь препятствием на пути моих исканий. Я буду утешаться воспоминанием о мимолетном мгновении счастья. И нежный аромат лавра, как только долетит до меня, всякий раз станет оживлять мою память. А теперь пора возвращаться, поскольку Апий Пульхр должен вот-вот тронуться в путь, и вряд ли стоит пренебрегать охраной, зная, что по окрестным дорогам рыщет Тео Балас.