Удиви меня - [123]

– Именно. – Джосс наклоняется вперед, в ее глазах теплится сочувствие и понимание. – Ты одна из тех, кто проник в самое сердце истории. Я не хотела делать эту книгу сенсацией. Я не пытаюсь разоблачить твоего отца. Если я и разоблачаю кого-то, то только саму себя в шестнадцать лет. Выставляю на общий суд мои страхи и заблуждения, мои мечты и надежды. Признаю свои ошибки. И верю, что новое поколение девушек, прочитав мою книгу, их не повторит.

– Я думаю, ты должна опубликовать роман.

Вот и все. Слова сказаны, кости брошены. Целую неделю я балансировала на грани: ругалась с мамой, беседовала с адвокатами, пыталась выпутаться из тенет собственного разума, чтобы вдохнуть полной грудью. Я так старалась убедить всех в своей правоте, что и сама уже перестала себе верить. Лишь встретившись с Джосс, я поняла, чего я на самом деле хочу. Я хочу, чтобы эта история, которая может помочь другим девушкам, была опубликована. Мама не увидела в книге ничего, кроме клеветы на отца. Дэн не мог не защищать меня. Адвокаты не могли не делать свою работу. Но в центре всего этого была Линн. Добрая, умная Линн со смеющимися глазами, вспоминающая страхи и кошмары своего прошлого и превращающая их в искусство. Как я могу затыкать ей рот?

Я знаю, мама считает меня предательницей. Она всегда будет думать, что Джосс всего-навсего гнусная лгунья, мечтающая прославиться за счет моего отца и опорочить его доброе имя. Когда я спросила у мамы, читала ли она показания Джосс, мама взорвалась и начала орать на меня: «Как ты можешь ей верить? Как это может быть правдой? Как это может быть правдой?!»

На что мне хотелось ответить: «А как моя воображаемая подруга могла оказаться настоящей?!» – но я промолчала.

– Спасибо, – благодарно кивает Джосс, и какое-то время мы обе молчим.

– Помнишь, как мы катались по озеру на лодке Мастерсонов? – спрашиваю я наконец.

Она поднимает на меня сияющие глаза:

– Конечно. Ты была такой миленькой в спасательном жилете.

– Я так хотела увидеть дельфинов, – со смехом вспоминаю я. – Пусть все взрослые и твердили мне, что это озеро, а в озерах дельфинов не бывает.

Я бережно хранила в памяти этот день. Голубое небо, искрящаяся лазурью вода; я сижу на коленях Линн, а она мурлычет мне на ухо: «Kum bay ya, my Lord, kum bay ya…»

Конечно, со временем эта память превратилась в «игру воображения», но я цеплялась за эту игру. Я придумала новые беседы и шалости. Я построила тайную дружбу, я создала целый мир фантазий только для себя и Линн. Мир, в который я всегда могла сбежать.

Ирония в том, что, если бы мои родители не убеждали меня так страстно, что Линн была воображаемой, я бы в скором времени забыла о ней.

– Я бы с радостью познакомилась с твоими девочками, – нарушает тишину Джосс. – Пожалуйста, привези их ко мне в гости.

– Обязательно.

– У нас тут иногда проплывают дельфины, – протягивает она, лукаво подмигивая мне. – Постараюсь уговорить их, чтобы они приплыли, когда ты в следующий раз приедешь ко мне.

– Договорились. Но сейчас мне уже пора, – нехотя поднимаюсь на ноги. Я бы с удовольствием осталась у нее в гостях, но Девон довольно далеко от Лондона, а мне нужно вернуться сегодня вечером.

– Обещай приехать ко мне как можно скорее, – просит она. – И привози семью. И да, удачи в субботу.

– Спасибо, – улыбаюсь я. – Прости, что не могу тебя пригласить…

Встречаться с Джосс и приезжать к ней в гости – это одно. Но посмей я пригласить ее на семейное торжество, маму бы хватил удар. Она знает, что я встречаюсь с Джосс, но предпочитает и дальше отворачиваться к окну и яростно моргать.

– Ничего страшного. Я буду думать о тебе, – говорит Джосс и крепко-крепко обнимает меня. В мою жизнь вошло нечто прекрасное. Новая дружба. Или все же старая дружба? Неважно. Настоящая дружба.

Суббота приходит незаметно. Этим ясным утром я готовлюсь к тому, чтобы вступить в новую жизнь. Макияж? Отличный! Платье? Сидит идеально! Волосы? Налачены. Больше я ничего не могу с ними сделать. Даже цветы и ювелирный гребень выглядели бы нелепо.

Сейчас волосы намного короче, чем когда я их собственноручно обкорнала. Мой знакомый парикмахер Нил, после того как спало первое потрясение от моего видика, начал объяснять мне, что я сделала не так и как на самом деле нужно было стричь. Не могла же я ему сказать, что терзала свои волосы, ослепленная гневом? Он называет мою новую прическу прической Твигги. Правда, я совсем не похожа на эту британскую супермодель. Но новая прическа мне идет. Все, кто сначала в ужасе отшатывался от моего вида, теперь признают, что с короткими волосами мне намного лучше. Все, кроме мамы, естественно.

За последние полгода я много раз пыталась поговорить с мамой по душам. Сидела в ее гостиной, поднимала разные темы. Я пыталась объяснить ей, почему отрезала волосы. Я пыталась объяснить ей, почему разозлилась на папу. Пыталась объяснить, почему больше не могу вести себя как ребенок: заткнуть ушки или уйти играть в другую комнату, пока взрослые разговаривают. Пыталась снова и снова разбудить ее.

Но неизменно натыкалась на ее без устали моргающие глаза. Может, она и не слушала меня вовсе. Или не хотела слышать. Для нее папа все еще выдающийся человек с золотым сердцем, герой нашей семьи, Джосс – злодейка-клеветница, а я – перебежчица. Она все еще живет в своем мыльном пузыре, стены которого увешаны папиными фотографиями. Она все еще включает девочкам свадебное видео, когда мы приезжаем к ней в гости. (Но я больше не буду его смотреть. Я покончила с этим. Может быть, я смогу себя заставить. Лет через десять. Двадцать.)