Удержать высоту - [20]

— Мировая штука, — вытирал пот младший сержант Федор Есин. — Но так и хочется настоящую зарядить и — по фашисту.

— Будут вам и настоящие, — обещал Шутов. — Всему свой срок.

— Скорее бы…

В ночь на 16 октября 1941 года дивизион подняли по тревоге. Полковник Толмачев приказал Шутову прибыть с расчетами пусковых установок и быть готовым к дороге за первыми восьмью боевыми машинами.

Выехали они из Алабина затемно, а утром, едва развиднелось, уж стояли на заводском дворе. Поразили полупустые цеха без станков, оборудования, почти полное отсутствие людей. Встретил их пожилой мастер с темными от бессонницы кругами под глазами на худом, изможденном лице. В сером, застиранном ватнике.

— Извините, товарищи, — дрогнули его губы. — Митинга не будет. Завод практически эвакуирован. Оставшиеся рабочие не могут оставить станков. Очень много нужно сделать.

Он протянул Шутову приемо-сдаточную ведомость, показал, где расписаться, Петр послюнил химический карандаш, вывел свою фамилию. Старик неожиданно уткнулся ему в грудь головой. Затих на мгновение. Потом отстранился и еще раз крепко обнял офицера.

— Куда теперь, под Москву?

— Не знаю, отец, наверное.

— Успеха вам.

Он повернулся и зашагал, тяжело переставляя ноги в стоптанных сапогах, в сторону другой группы прибывших на завод военных. На дворе стояло еще десятка полтора затянутых в брезент боевых машин. А старший лейтенант Шутов, поставив задачу начальнику штаба лейтенанту Черевичному сосредоточить дивизион на территории Московского артиллерийского училища, готовиться к выходу на фронт, сам с опытными водителями выехал на Горьковский автозавод за транспортными машинами.

До вступления в бой, понимал он, остались уже не недели и сутки, а буквально часы. Время не ждет. Пора решительных действий настала.

Шутов оказался прав. Сразу же после возвращения из Горького, когда машины были доверху загружены боеприпасами и продовольствием, его и старшего политрука Николая Калитина вызвал к себе командующий гвардейскими минометными частями Красной Армии. Они поднялись на второй этаж, вошли в кабинет военного инженера 1-го ранга Аборенкова.

Аборенков поднялся им навстречу. Протянул деревянный ящичек с печатью и большой синий пакет, залитый сургучом.

— Поздравляю, товарищ Шутов. Вам присвоено очередное воинское звание «капитан», — положил он руку Петру на плечо. — С этой минуты вы — командир 9-го отдельного гвардейского минометного дивизиона. Можете сообщить своим подчиненным, пусть напишут родным ваш адрес: полевая почта 36 550… О назначении узнаете, вскрыв этот пакет.

Они приехали в артиллерийское училище. Построили на его плацу перед двумя десятками своих машин дивизион. Шутов, успевший по дороге с помощью Николая Калитина заменить в черных петлицах шинели три красных кубаря на вертикальную шпалу, а узенькие птички нашивок на обшлаге рукава на широкую, сломал сургуч.

Но в предписании им указывался не Западный фронт, а Волховский. Не Голицыне, Малоярославец или Наро-Фоминск, как они предполагали, а деревня Неболчи под Тихвином.

«Приказ есть приказ. Его не обсуждают, а выполняют», — вспомнил Петр своего командира полка под Славитином. Огорчаться было глупо. Наверняка судьба столицы решалась не только в Подмосковье, но и на других фронтах. Там, где кому выпадет сражаться. И упрекать судьбу в несправедливости не приходилось. Для него и его дивизиона полем боя станет до боли знакомая по горькому опыту начальных месяцев войны северо-западная земля. И возвращается он туда не затем, чтобы отдавать ее врагу. Нет, не затем.

— По машинам! — скомандовал Шутов и, усевшись рядом с водителем штабной машины, распорядился: — Выруливай, Марченко, на Ленинградское шоссе! Дальше я скажу, как ехать…

ОТВЛЕКАЮЩИЙ УДАР

Штаб 4-й армии, в подчинение которому был отдан 9-й отдельный гвардейский минометный дивизион, располагался в начале ноября в деревне Большой Двор, в пятидесяти километрах восточнее занятого фашистами Тихвина.

Зима выдалась ранняя, и дорога к штабу была занесена снегом. Сугробы окружали и деревянный пятистенок в центре села, рядом со стынущими на морозе вековыми соснами, разлапистыми северными елями. Казалось, что подъезжаешь не к недавнему сельсовету, а затерявшемуся в чаще бревенчатому дому хозяйственного, крепко стоящего на ногах лесника. Разве что радийные машины с поднятыми над крышей стальными стержнями антенн да закутанные в тулупы часовые с автоматами на изготовку, прохаживающиеся вдоль штакетника и стоящие у входа, недвусмысленно подчеркивали: тут не до будничных хлопот лесника, бери много выше — сюда сходятся все болевые точки очень ответственного участка фронта.

Шутов протянул порученцу командующего, высокому стройному капитану, свое предписание, снял по его знаку шинель, повесил ее в сенях на крючок и стал ждать вызова к К. А. Мерецкову. Не прошло и пяти минут, как его пригласили войти. Он шагнул в горницу:

— Товарищ генерал армии, командир 9-го отдельного гвардейского минометного дивизиона в ваше распоряжение прибыл.

За крестьянским дубовым столом, застеленным картами, сидел коренастый мужчина с пятью крупными звездами в малиновых петлицах. На кителе горела золотом Звезда Героя и алый значок депутата Верховного Совета СССР. Лицо командующего было волевым, открытым, строгим. Генерал бросил в тетрадку карандаш, протянул капитану руку: